Шрифт:
Интервал:
Закладка:
;— Сходи, Вилли, посмотри, кто там на лестнице.
В коридоре улверей лежал Оскар.
— Пусти меня, Вилли, пусти поспать хотя бы на
полу, иначе я умру на улице.
Старший брат, который в этот час обычно уже плохо держался на ногах, с трудом втащил его в помещение. При свете Оскар заметил в его глазах торжествующий огонек. «К счастью,—думал пьянчуга,—мои грехи вполне пристойные».
Утром Оскар проснулся в комнате, заставленной шкафами и другой старой мебелью. Перед его глазами было окно с такой темной занавеской, что свет дня казался унылыми сумерками. У Оскара был жар, мучила жажда, но он боялся позвать — не знал, кто появится в-дверях, закрытых плюшевой портьерой.
Он увидел мать. Когда она нагнулась над ним, один из медальонов, которые она носила на груди, отцепился и упал ему на руку. То была миниатюра, изображавшая его мальчиком девяти лет, с челкой на лбу и веточкой сирени в петлице костюмчика.
Через несколько дней его начали посещать друзья. Приехал из Парижа Роберт Шерард.
— Почему ты не привез мне яду из Парижа?
Он много раз повторял этот вопрос; звучание слов
«poison from Paris» доставляло ему явное удовольствие. Ежеминутно просил еще и еще лимонаду. Прерывал разговор на половине фразы и надолго впадал в молчаливую задумчивость. Ему читали сонеты Вордсворта, он слушал, прикрыв глаза. .Чрезвычайно удивился неправильной рифме:
— Что это такое?
И рассмеялся прежним своим искренним смехом. Какая-то дама под вуалью принесла пакет, в кото
ром были подкова, букетик фиалок и записка со словами: «Желаю счастья». Пришло несколько писем, одно из Мадрида от какого-то узника, писавшего, что он родственник Оскара, и просившего поддержки. Иите принес письма с выражением сочувствия от многих друзей из Ирландии. Вилли был этим недоволен: «Кто же защитит его лучше, чем я?» — говорил он. И бегал по Лондону, чтобы заводить разговор об «этом бедном Оскаре».
— Это ужасно,— сокрушался Оскар.— Вилли способен опорочить даже паровую машину.
В конце недели явился Фрэнк Харрис и увез Оскара к себе на обед. У него был подготовлен план бегства, нанята яхта, стоявшая на Темзе,— он хотел перевезти Уайльда во Францию. По пути на пристань Оскар неожиданно выскочил из фиакра.
— Это невозможно, Фрэнк. Я знаю, это было бы чудесно, но нет, нельзя. Меня бы сразу арестовали. Ты не знаешь, что такое полиция. Сидеть во Франции и дрожать, прятаться, убегать от каждого полицейского — нет, Фрэнк, это было бы ужасно.
— Выдумки! На континенте никто не имеет права тебя арестовать.
— А залог, Фрэнк? Ты забываешь, сколько человек за меня поручилось.
— Ты вернешь им деньги. Опишешь свое бегство и заработаешь тысячи.
— Нет, это невозможно. Если до вечера я не вернусь на Оукли-стрит, Вилли сообщит в полицию.
— Твой брат?
— Да, он.
— Пусть так. Пока кто-нибудь узнает, мы будем уже в море. Да в конце концов до двадцатого мая ты свободен, ты можешь делать, что хочешь.
— О, ты не знаешь моего брата. Он заставил меня выкупить несколько моих писем. И потребовал за них больше, чем кто-либо другой.
Они снова уселись в фиакр.
— На Оукли-стрит, Фрэнк, смотри же.
По дороге Уайльд всякий раз, когда ему казалось, что едут не в том направлении, готов был опять выскочить.
Перед домом стоял Вилли.
— Я уже беспокоился,— сказал он, беря Оскара под руку.
— Почему? — спросил Харрис.
— Боялся, что вы уговорите его бежать. А он — прошу, вас, мистер Харрис, это запомнить — он ирландский джентльмен. Ирландский джентльмен никогда не бежит от английского суда.
«Обесчещенное имя, жизнь в непрестанном страхе перед преследованием,— писал Оскар Дугласу,—нет, это не для меня, которому явился ты на той высокой вершине, где все прекрасное обретает новые формы. Впрочем, с тех пор как я вышел из тюрьмы, в меня вселилась надежда, что я туда никогда уже не вернусь. В этот раз было три голоса, за оправдание, на следующем процессе их будет двенадцать! Представляешь, ка какой это будет день? Я хотел бы, чтобы ты был со мною, но предпочитаю знать, что ты вне всякой опасности, золотой мой мальчик. Довольно того, что мрачное испытание пройдет только через мои жилы — в твои оно уже вольется волною смеха, волною счастья».
Пожалуй, ни один человек не был дальше него от надежды и счастья.
В последние дни он вовсе перестал выходить. Ж аловался, что болен, и казалось, отчаяние его парализует. Вилли то и дело приводил к нему мать, и она говорила:
— Если бы ты сбежал, Оскар, я бы от тебя отреклась.
Он все считал, сколько еще осталось ему часов этой отравленной свободы. Пробовал свыкнуться с мыслью, что ему дадут год тюрьмы, половину того, что определено самой суровой статьей закона.
Несколько дней передышки имел он в доме одной из своих знакомых, богатой Ады Леверсон, которая предоставила ему две комнаты на втором этаже. То были детские комнаты, полные игрушек, Уайльд попросил игрушки не убирать. Завтрак, обед и полдник приносили ему наверх, только вечером он появлялся у своих хозяев, одетый, как в прежние времена, с цветком в бутоньерке, с прической а 1а Нерон. Тут навестила его жена, умоляла бежать из Англии. Но день-другой покоя вернули ему уверенность в себе, он не желал ни о чем слышать, готовился к победоносной битве.
Утром 20 мая за ним приехал лорд Дуглас оф Хоик. Судебное заседание началось долгим юридическим спором, в котором участвовали Кларк, судья Уиллс и обвинитель сэр Фрэнк Локвуд. Речь шла об исключении Уайльда из дела Тейлора, а когда это произошло, возник вопрос, какое дело разбирать раньше. Кларк добит вался, чтобы первым шло дело Уайльда, резонно опасаясь, что после осуждения Тейлора присяжные будут сильно предубеждены. По той же причине обвинитель этому, воспротивился. Дело Тейлора заняло два дня, обвиняемый не признал себя виновным, присяжные вынесли вердикт, осуждающий его. Однако судья не огласил приговора, объявив, что сделает это позже, и назна чш! слушание дела Уайльда на следующий день, при новом составе присяжных.
Куинсберри, высидев до конца, не мог вместить распиравшей его радости и напился допьяна в ресторане «Спирс энд Понде Баффет» по соседству с Олд-Бейли. Из ресторана он послал телеграмму своей невестке, леди Дуглас оф Хоик:
«Спешу принести поздравления по поводу вердикта, если не
