с которым фактический руководитель сыском при Отделении Константин Федорович Филиппеус находился в частой переписке в целях розысков Нечаева. «Лучший из всех употребленных Штибером» агентов находился в Лионе, изредка посещая и другие города. На Балканский полуостров был командирован полковник Николич. В Лондоне, Женеве, Париже, Цюрихе, Вене и т. д. находились особые агенты. Не удается установить приблизительного числа филеров, находившихся в распоряжении главных агентов; но, как можно заключить из целого ряда данных, оно значительно превышало цифру внутренних секретных сотрудников и филеров. По мере того как уходили первые недели и месяцы погони, а местопребывания Нечаева не удавалось нащупать, третьеотделенские круги начали, надо полагать, убеждаться в том, что и чрезвычайное старание не приведет к цели, если не обратиться к исключительным мерам. Вспомним, что только в феврале 1870 г. (а усиленно искали Нечаева в Европе уже в конце декабря – начале января) Шувалов обратился с цитированным письмом к русским послам. Дипломатическое послание это, взывавшее о помощи зарубежной полиции, несомненно, было отправлено в то время, когда в III Отделении несколько разубедились в целесообразности применявшихся раньше средств. А спустя три месяца, когда в мае 1870 г. в Женеве, при дружном содействии швейцарской жандармерии, был якобы арестован Нечаев, оказавшийся в действительности Семеном Серебренниковым, шансы на успех погони значительно, должно было казаться, сократились. Работа кипела. Дипломаты и шпионы старательно помогали друг другу[43]. Но в Петербурге на все это вместе взятое как будто определенно не полагались. Наблюдательная агентура, видимо, не вселяла полной уверенности в благополучном исходе предпринятой погони. Пристально наблюдать хотя бы за одной русской эмиграцией и лицами, соприкасающимися с ней, все же было трудно, почти невозможно, ибо количественно соотношение сторон было чересчур разительное.

При таком недоверии к собственно полицейским силам, само собою напрашивалось средство исключительное, из ряда вон выходящее. Надо было поимку Нечаева обставить возможно большими гарантиями. Путь был один: раз главные деятели эмиграции неподкупны, то тем или иным способом нужно добраться до главного эмигрантского ядра, надо строить провокационную ловушку; надо в среду, где должен был бы вращаться Нечаев, ввести своего человека, который, сблизившись с кем нужно, сумел бы выведать, выпытать настоящее местонахождение разыскиваемого. Шаг довольно рискованный, грозящий возможным крупным скандалом, но зато наиболее целесообразный. Нужен только ловкий и надежный человек, способный провести такого рода дело и могущий расположить к себе эмигрантские круги.

Такой человек нашелся. Он сам в нужную минуту явился с предложением своих ценных услуг. Он продолжительное время пользовался уже доверием III Отделения и вполне оправдал его. Больше того, незадолго до этого он сумел уже опутать таких эмигрантов, как Герцен, Огарев и др., обеспечив известным образом к себе доброе и доверчивое отношение. После недолгих колебаний III Отделение соглашается на его услуги, и отставной коллежский асессор К.-А. Роман – так звали этого агента-провокатора – отправляется, с благословения Шувалова и Филиппеуса, в чужие края на поиски Нечаева…

Глава II

Отставной коллежский асессорК.А. Роман

О поездке Романа за границу с провокационной миссией распространился слух тогда же. Алексей Тверитинов, заподозренный в прикосновенности к «нечаевцам», рассказывает: «Когда я присутствовал летом 1871 г. на нечаевском процессе (т. е. на процессе 4-х сообщников Нечаева – Прыжова, Успенского, Николаева, Кузнецова – и еще 70 слишком лиц), я слышал, как один адвокат, кажется Герард, рассказывал такую историю: киевский генерал-губернатор, фамилию не помню, послал в Швейцарию чиновника особых поручений Романа для того, чтобы познакомиться с Бакуниным и на казенный счет издать бакунинские прокламации, что в точности Роман и исполнил. Генерал-губернатор, по привозе Романом прокламаций, разослал их по городской почте разным молодым людям, из которых никто не принес, по получении, прокламации в полицию. Полиция сама приходила, находила и забирала ее вместе с адресатом. Тогда председатель (Любимов) сказал Герарду, что это к делу не относится, но уже все существенное было сказано…»[44]. Роман, как увидим ниже, действительно, издавал произведения эмигрантов на казенный счет, но не бакунинские прокламации. Фактическая сторона рассказа Тверитинова-Герарда не соответствует действительности. Тут верно лишь то, что Роман отправился за границу с провокационным поручением.

Биография нашего героя представляется в следующем виде.

Карл-Арвид Иоганов Роман, уроженец гор. Бауска, Курляндской губернии, лютеранин, окончил полный курс наук в Ришельевском лицее в 1850–1851 учебном году по физико-математическому отделению, удостоившись похвального аттестата с правом на чин XII класса[45]. По выходе из лицея он всецело отдается военной службе, поступив в июле 1852 г. унтер-офицером в Олонецкий пехотный (переименованный потом в Олонецкий пехотный его королевского высочества принца Карла Баварского) полк. На военной службе он быстро делает карьеру. Через год он производится в прапорщики, в начале 1855 г. – в подпоручики и в сентябре того же года назначается на должность адъютанта при и. о. начальника штаба 2-го пехотного армейского корпуса.

Крымская кампания дает ему возможность выдвинуться и помимо обычного чинопроизводства. Роман, как значится в его формулярном списке, участвует «в действительном сражении на р. Черной 4 августа 1855 г.; с 6 по 28 августа на южной стороне г. Севастополя для починки укреплений и устройства баррикад под неприятельскими выстрелами; 27 августа при штурме Севастополя; с 28 августа по 13 ноября переходил по разным боевым позициям. Ранен». В ноябре 1855 г. «за отличие, оказанное при штурме Севастополя 27 августа 1855 г.» он награждается орденом св. Анны 4-й степени с надписью «за храбрость», а спустя полгода «за отлично-усердную службу» удостаивается получить «монаршее благоволение».

Нет пока возможности установить, с кем из влиятельных военных он близко сталкивался во время крымской кампании; но бесспорно, что среди них был известный военный писатель генерал-лейтенант П.К. Меньков и, по всей вероятности, сам руководитель обороны Севастополя князь М.Д. Горчаков. Во всяком случае, именно боевая обстановка сблизила Романа с теми лицами, которые в последующие годы могли способствовать и, несомненно, способствовали ему в устройстве его карьеры.

В июле 1858 г. он производится в поручики и в ноябре назначается старшим адъютантом в штаб 2-го армейского корпуса. Проходит еще год – и Роман занимает видный военный пост.

22 ноября 1859 г. он получает назначение состоять по военному министерству с зачислением по армейской пехоте, а через шесть дней неожиданно назначается помощником главного редактора «Военного Сборника». Тут определенно сказались его связи по крымской кампании.

Редактором «Военного Сборника», основанного в 1858 г., с 1859 г. состоял П.К. Меньков, заменивший, по собственному признанию, чрезмерно «либерального» Н.Г. Чернышевского. По штатам в помощь главному редактору полагалось два помощника. (В течение 1858 г., когда журнал редактировался Н.Г. Чернышевским, одним из его помощников был В.А. Обручев.) Назначением