звукам выстрелов, гулко отдававшим в наушник, бандиты сдаваться не хотели. В здании велась активная перестрелка, и из него начали в панике выбегать гражданские.

Мой выход. В оптический прицел я рассматривал только мужские фигуры, чтобы не рассеивать внимание. Женщин в моём задании не было, мне их разглядывать ни к чему.

— К тебе пошёл, Шум! Лысый, в синей куртке! — доложил командир штурмовой бригады. — Вооружён! Ликвидируй, Шум!

— Шум принял! — отозвался я. — Работаю!

Парадная дверь открывалась медленно. Сначала из неё показалась белокурая голова женщины. Выходила она, подняв руки, неестественно передвигаясь маленькими шажками. За её спиной я увидел Баринова. Он взял заложницу, гандон!

— Заложник! — доложил я.

— Отставить, Шум! Не стрелять!

— Принято, не стрелять! — ответил я, продолжая целиться в голову Баринову.

Я мог попасть с такого расстояния и вышибить ему мозги, но он держал несчастную женщину за шею, приставив к её голове пистолет. Стоит ему оступиться или поскользнуться на снегу…

Блять, ну, как так-то!

— Я выстрелю! Я завалю её! — вопил мужик на всю улицу, озираясь по сторонам.

Медленно и неуклюже они продвигались в сторону парковки мимо меня, и я понял, что мы упускаем Баринова. Слишком большой риск, что заложница пострадает.

Женщина всхлипывала и умоляла отчаявшегося Баринова не убивать её. Я допустил ошибку — посмотрел ей в глаза. Нельзя смотреть в глаза заложникам. Никогда.

Чёрт!

На парковке дежурили ещё бойцы. Они не дадут уйти этому отморозку, — успокаивал я себя. Я должен оставаться на месте. У меня приказ!

До Баринова было рукой подать. Меня уже подбрасывало на месте от напряжения.

С парковки прямо во двор начал заезжать чёрный Джип. Это за Бариновым, догадался я. Сейчас он сядет в машину с заложницей, и поминай, как звали!

— Стрелять только по команде! Как поняли? — раздался голос генерала в наушнике. — Повторяю: стрелять только по моей команде!

Больше нельзя было медлить. Я перевёл прицел на водителя Джипа. Его было отчетливо видно через лобовое стекло. Я снял его точным выстрелом, пробив лобовуху. Машина чихнула, и заглохла. Баринов сильнее вжался в заложницу, испуганно шаря взглядом по верхам.

— Не стрелять! — орал мне в ухо генерал, но я больше не слышал ничего и не видел.

Отложив винтовку в сторону, я спрыгнул с гаража прямо за спиной Баринова. От длительного пребывания в неподвижной позе, конечности затекли, поэтому нога поехала вбок под тяжестью моего тела, нагруженного вдобавок бронежилетом. Я упал, но боли не почувствовал. Я вообще ничего не чувствовал. Только дикую ярость, захлестнувшую меня впервые в жизни.

— Шум! Шум, блять! — уже вовсю голосил Геннадий Васильевиич в моём ухе. — Отставить, Саша!

Меня было не остановить. Я действовал на свой страх и риск, понимая всю ответственность за жизнь и здоровье ни в чём не повинной женщины, за провал операции, за свои погоны. О своей жизни я не думал вообще. Инстинкт самосохранения у меня просто отрубило.

Я сделал подсечку ногой, и Баринов рухнул на снег, увлекая за собой плачущую женщину. Слава богу, он не шмальнул с перепугу, а просто выронил пистолет — этого было достаточно. Вырвав из его лапищ заложницу, я оттолкнул её в сторону, а потом врезал Коленьке по лицу, и ещё раз и ещё, не давая опомниться. Мне бы подхватить его пистолет, или позвать кого-то на помощь, нож достать, в конце-концов, и всадить ему в сердце, но слишком уж сильно меня накрыло.

Вот он, гнида, передо мной, в моих руках, в моей власти! Я захлебнулся своим восторгом! От адреналина заложило уши, но я слышал, как Баринов хрипит, отплёвываясь от крови. Подняться я ему не дал, врезал кулаком ещё, сворачивая набок его нос.

— Это тебе за Яну! — тяжело дыша, смачно выдал я ему прямо в лицо.

Баринов понял. Он всё, сука, понял!

Чувство времени у меня было обострено. Оставались считанные секунды, чтобы разделаться с этой мразью. Сейчас или никогда!

Я здесь не случайно. Судьба дала мне шанс. Такой прекрасный и такой единственный. Баринов не достоин тюрьмы! Только смерть! Чтобы исчез навсегда, сгнил, а не вынашивал планы, как ещё достать свою несчастную женщину.

Мою женщину!

За Яночку, за все его издевательства, за то, что мы с ней вынуждены были прятаться, как крысы, за каждую её слезинку и синяк, за его угрозы в мой адрес! Никакой жалости и пощады!

Наступив ботинком на грудь поверженного соперника, я обхватил его уродливую лысую голову руками и одним движением свернул ему шею. Хруст позвонков Коленьки был самым приятным звуком, что я слышал в своей жизни.

Обессилев от гнева, я плюхнулся рядом с трупом Баринова, и расхохотался. Боже, у меня истерика? Да, чёрт побери, так и есть. Я достал сигареты и закурил, глядя на окровавленную рожу убиенного.

Генерал дал приказ выводить из здания Рамзеса и его подельников, и я понял, что операция окончена.

Только сейчас я осознал, что натворил. Возможно, меня не посадят, учитывая прошлые заслуги и хорошие отношения с командиром, но из армии выпнут, можно не сомневаться.

Да и хуй с ним! Оно того стоило!

Я снова представил, как расскажу Яне о том, что она свободна, как она сойдёт с ума от счастья, и всё остальное стало просто неважным.

37. Александр

37. Александр

Специальная операция закончилась, начались стандартные процедуры. Понаехали криминалисты, медики и кинологи.

Я впервые убил человека голыми руками, поэтому впал в какую-то прострацию — то ли от переизбытка эмоций, то ли от личного морального потрясения. У меня отключились все чувства и мысли. Я наблюдал за тем, как снуют туда-сюда люди, как будто со стороны. Будто смотрел какой-то мудацкий боевик по телеку и то, не с начала.

Одно дело видеть человека через оптику, как в игре, и спускать курок не зная, кто это был при жизни, чем он жил и как. Совершенно другое — отнять жизнь из-за личной неприязни к своему врагу, свернув ему шею.

Каким бы пидорасом ни был Баринов, мне никогда не забыть хруст его шеи, хрипы и окровавленную мерзкую рожу. Держать чью-то жизнь в прямом смысле слова в руках, а потом забрать её — тяжко. Я поступил правильно, так как был должен, как и планировал, но откат от смерти Коленьки был ошеломительным.

Я смотрел, как его тушу грузят в пластиковый патологоанатомический мешок с какой-то больной, злорадной ухмылкой на губах. Меня посетило облегчение оттого, что Баринов сдох.

Да, я радуюсь, хоть это и пугает меня.

Сообщать Яне по телефону о