ней и все объяснить. Однако в моей власти продержать вас здесь достаточно долго, мистер Мейсон. На какой период времени вы готовы обречь Лоррейн на жизнь с чувством вины после прослушивания той записи? На неделю? На месяц? На полгода? Или хотите решить вопрос не так грубо и на своих условиях? И последнее: как ваш отказ поднять трубку поможет вам или ей?

– Вы блефуете. Запись станет для Лоррейн ударом. Даже вы не решились бы…

– Вряд ли до этого дойдет, – пожимает плечами Коделл. – Но мне важно дать вам понять, что я готова и к такому исходу.

Цифры на экране таймера беззвучно меняются: минута пятьдесят девять секунд. Раздается тихий щелчок: я снимаю трубку с рычага. Видя, что Коделл собирается набрать первую цифру номера, я резко двигаю к себе аппарат и жму на кнопку повтора последнего номера. Не знаю, что мной движет, наверное, желание действовать по-своему, хоть я и под колпаком у Коделл.

– Алло?

Минута тридцать секунд.

– Лоррейн… – Чувствуя, что мой голос сейчас сорвется, я пытаюсь взять себя в руки. – Это опять Артур. Прошу прощения, наш звонок прервался.

– О, милый, не переживай. Это наверняка у меня на линии. Так ты говорил, что у тебя все хорошо?

– Лечение? – Я бросаю взгляд на Коделл. Ее рука застыла над черной кнопкой. – Да, все в порядке. Знаете… м-м…

– Когда ты вернешься?

– Не знаю. Надеюсь, скоро.

– Ну ладно. Я перетащила альбомы вниз. Не хочу лезть за ними на чердак.

Взгляд падает на лежащий передо мной листок бумаги.

– Артур? Ты как?

– Да… Я в порядке, – заикаюсь я, понимая, что жалкие четыре строчки на листке разбегаются перед глазами. – Как вы?

– Я… я хорошо. – Лоррейн будто стыдно в этом признаться. Будто она с удивлением слышит собственные слова. – Последнее время мне лучше. Я скоро побегу на хор, а потом надо что-нибудь придумать к чаю… Ох, я тебя заболтала. Значит, лечение идет успешно?

Минута десять секунд. Мой взгляд скользит мимо Коделл и устремляется сквозь огромное окно к живописной лазури неба и белым облакам. Облака плывут на восток, в сторону северной Англии, и в этот краткий миг безмолвия мне вдруг приходит мысль, что они скоро пройдут над домом, где росла ты. Сад, полный цветов, белье, развешанное на веревке.

– Лоррейн, спасибо вам, что поддерживали меня последние десять месяцев. И спасибо за все, что вы делали, пока… пока мы с Джулией были вместе.

– Ох, милый, мы с тобой помогали друг другу! А в последние годы ты заботился о ней больше, чем я.

– Честно говоря… – Я сглатываю. – Последнее время мне гораздо лучше. Благодаря лечению… Думаю, я готов двигаться дальше. От Джулии и от… Пожалуй, нам не стоит больше общаться.

– О! – В трубке раздается тихий возглас удивления.

– Дело в том, что… Находясь в процессе лечения, я не хочу застрять… Я не желаю больше говорить о Джулии.

– Хорошо, – едва слышно произносит Лоррейн. Удивление в ее голосе сменяется обидой и огорчением.

– Я благодарен вам за то, что вы были частью моей жизни, – продолжаю я. – Я благодарен вам за то, что вы вырастили дочь, которая… Но я очень прошу не контактировать со мной в будущем. Желаю вам всего наилучшего.

– Надо же… Вот это да… – Я слышу в трубке судорожное дыхание, и мне с трудом удается сохранять спокойствие.

Я смотрю на Коделл, ища подтверждения, что сделал достаточно. Легкое удовлетворение, которое я замечаю на ее лице, свидетельствует о том, что задание выполнено.

– Что ж, я… – В трубке снова звучит голос Лоррейн. – Если тебе когда-нибудь захочется поговорить… Просто позвони.

При этих словах лицо Коделл каменеет, и она отрицательно мотает головой.

Сорок секунд.

– Нет. Нет! – с нажимом говорю я звенящим от отчаяния голосом. – Мне очень жаль, Лоррейн, поймите: мы больше не сможем общаться. Я желаю вам всего наилучшего, но звонков от меня не ждите.

– Ладно… я тебя поняла, милый. Просто… знай, что двери моего дома всегда открыты для тебя. Если как-нибудь захочешь… Не про Джулию, а просто… повидаться.

– Нет!!! – К нашему общему изумлению, ору я, понимая, что утекают последние секунды. – Я хочу услышать, что вы меня поняли. Мы больше не будем разговаривать. Это прощальный звонок. Огромное спасибо за все, но на этом мы прощаемся. Слышите? Я хочу убедиться, что вы меня поняли.

В трубке повисает мертвая тишина. Меня трясет от напряжения, каждую клетку моего тела затопило черное беспросветное горе, нервы как натянутые струны. Я жду ответа целую вечность.

Двадцать секунд. Пятнадцать секунд. Тринадцать секунд.

– Я поняла, Артур, – наконец произносит Лоррейн. Ее голос лишился последних ноток радости, в нем слышатся боль и смирение. – Ты прости меня…

Девять секунд.

– Нет. Это вы меня простите. Всего доброго, Лоррейн.

– О… всего доброго, Артур. Прости, наверное, я… Береги себя, милый.

Я швыряю трубку на рычаг. Меня колотит. Сгорбившись, сижу в кресле будто выпотрошенный и молча пялюсь на каменный пол. Когда я поднимаю глаза на Коделл, злости внутри уже нет. Я словно застрявшее в расселине животное, которое перестает лихорадочно биться, отчаявшись спастись. Никакие эмоции не изменят мой жестокий удел.

– Сотрите запись, – говорю я, равнодушно глядя на ноутбук.

Не говоря ни слова, Коделл разворачивает ноутбук ко мне. На экран выведена программа для записи и обработки звука. В центре график звуковой волны. Несколько быстрых нажатий на клавиши, и аудиофайл стерт.

– Мы сделали существенный шаг вперед, – одобрительно кивает Коделл. – Обезболивающее хорошо до тех пор, пока не затянется рана, которая болела. А дальше оно лишь напоминает о боли, само становясь раной.

Я в отключке, бессмысленный взгляд направлен в никуда, рот приоткрыт, дыхание слабое. Единственное, что выдает еще теплящуюся жизнь в моем безвольно осевшем теле, – это безостановочно капающие слезы. Они скатываются из немигающих остекленевших глаз и тихо падают на стол.

Каждый раз, входя в кабинет Коделл, я упрямо даю себе слово, что выберусь отсюда. Но я всегда думал об этом как о событии, теоретически возможном в будущем. Побег был лишь мечтой. А теперь, будто пациент накануне давно запланированной операции, я осознаю, что долгожданный момент настал. Сегодня ночью я покину остров.

Глава 24

Серая льняная ткань волной взвивается к потолку и летит вниз. Я держу свежую хрустящую простыню за уголки и, глядя, как она опадает, с затаенным страхом готовлюсь встретиться глазами с тем, кто стоит с другой стороны кровати. Вот простыня внизу, и я смотрю на тебя, но твой взгляд устремлен вдаль. Ты словно пытаешься осознать