Фрида решила не встречаться с Софией Хантер, пока не узнает в полиции, в чем там дело.

Уже через час поняла, что правильно сделала. Полицейский, занимавшийся этой склокой, высокий худой инспектор выглядел так, словно ему до смерти надоела вся мерзость мира. Неудивительно, Фриде тоже, но к чему смотреть полупрезрительно на всех вокруг? И о письмах с угрозами в адрес Ноеля Оберга он говорил тоже с презрением:

— Глупость все это. Ну, обидел кого‑то из пациентов, прислали они ему собачье дерьмо в пакетике, что же из‑за этого дело заводить?

— Он сам жаловался?

— Он? Нет. Его подруга жаловалась, она считала, что это бывшая жена доктора с ума сходит, но доказательств не было, жалобу забрали, дело закрыто.

— Кто забрал жалобу?

— Кто и подавал — Марита Андерссон.

Что‑то Фриде напомнило это имя.

— Кто такая эта Марита Андерссон и где она работает?

— Я же сказал: подруга Оберга, теперь уже бывшая, потому что он и от нее, похоже, сбежал.

— Где она работает? — вынуждена была повторить вопрос Фрида, потому что инспектор явно не собирался продолжать рассказ.

— В госпитале. Администратором, кажется.

Да, на бейдже словоохотливой администратора красовалась фамилия Андерссон, имя Фрида не прочитала… Так вот на кого променял чистюлю Берту Ноель Оберг. Впрочем, Фриде все равно. Дело о письмах было закрыто и отправлено в архив, но презрительный инспектор подсуетился и все же выдал Фриде тощую папку с фотокопиями писем и двумя заявлениями — одно о преследовании, второе с отказом от первого. Ничего о личности самого Оберга там не было. В письмах глупость и гадость, хотя, конечно, экскрементов не было, но судя по тексту, они вполне возможны.

Фрида обратила внимание на завитушки в конце каждого предложения, словно писавший текст человек не мог решиться поставить точку.

Поблагодарила и отправилась забирать свои вещи из отеля. Хватит с нее, сейчас только сходит в библиотеку, чтобы повстречаться с Софией Хантер, как настойчиво просил Вангер, и домой.

В библиотеке Фриду ждала неожиданность: София Хантер там не работала! Поморщившись при мысли о том, что придется узнавать место работы свидетельницы стокгольмского преступления в полиции, а значит, объяснять кое‑какие детали, Фрида собралась уже уходить, как пожилая библиотекарь вспомнила:

— А, может, она в университетской библиотеке?

— Где? — Фрида напрочь забыла, что в Эстерсунде Университет Центральной Швеции.

Так и есть, София Хантер трудилась именно там. Почему бы это не узнать Вангеру и не сообщить Фриде? Они же наверняка записывали все координаты свидетельницы, не только ее адрес. И почему Даг солгал, сказав, что София в Стокгольме, когда та на работе?

Женщина явно нервничала, она теребила в руках формуляр, который только что заполнила.

— Я больше ничего не знаю… Все, что видела, рассказала вашему инспектору…

— Меня не интересует Стокгольм. Расскажите, о Эстерсунде и… — не договорив, замерла при виде неуверенных завитков в конце предложения в формуляре, потом вскинула глаза на Софию Хантер и довольно жестко потребовала: — …и письмах с угрозами доктору Обергу.

У Хантер началась почти истерика, во всяком случае, потока ее слез вполне хватило бы на большую лужу.

Поморщившись, Фрида добавила свой чистый платок к ее, мгновенно ставшему мокрым, и попросила уже мягче:

— Никто вас ни в чем не обвиняет, я просто хочу понять, почему Оберг уехал из Эстерсунда, и найти его в Стокгольме.

— Вы думаете, это он убил Эмму? Нет, ему было все равно… Мы просто хотели его испугать, чтобы совесть замучила.

— Где он работает в Стокгольме, знаете?

Женщина кивнула, низко опущенной головой:

— В Софийской больнице. Он не виноват… Это не он убил Эмму.

— Почему вы в этом уверены?

— Он…

— Ну?! — когда Фриде надоедала недосказанность свидетелей, в голосе появлялся металл. Обычно это срабатывало даже на самых непробиваемых собеседниках, а уж Хантер и вовсе перепугалась.

— Доктор не мог убить Эмму, он в ту ночь дежурил.

Конечно, Фрида ничего не понимала в том, что слышала, но на всякий случай так же жестко уточнила:

— Почему вы не сказали этого в полиции в Стокгольме?

— Я боялась, что доктор расскажет о фотографиях…

— Что за фотографии?

— Там… там мы с Эммой занимались любовью с Ноелем и…

Вот это «и» заставило Фриду вытаращить глаза. Неужели втроем?..

Хантер, видно, поняла невысказанный вопрос, опустила голову, затеребила платочек в руках:

— Понимаете… если кто‑то узнает в Эстерсунде… здесь много молодежи, и они занимаются этим… — женщина зачастила, было понятно, что она не раз проговаривала это оправдание мысленно, а теперь торопилась повторить вслух, пока не остановили. — Но студенты это одно, а нас подняли бы на смех. Эмма уехала в Стокгольм, я тоже хотела.

— Где эти фотографии?

— Я взяла только свои! Только те, на которых есть я тоже.

— Нужно было сказать об этом в Стокгольме.

— Нет! Эмма была мертва, когда я пришла, я нашла свои фото и позвонила в полицию. Они заставили бы меня показать и мои.

— Чем еще вы занимались с доктором?

Конечно, любая нормальная фыркнула бы в ответ, но эта испуганно выложила:

— БДСМ.

— Чем?!

— Ноель нас… пристегнув к кровати наручниками.

Господи, сказать этой курице, что наручниками сейчас не пристегивают разве что в детском саду?

Фрида почувствовала, что с нее хватит. Если какие‑то вопросы появятся, она лучше приедет еще раз.

Хантер забеспокоилась:

— Вы никому не расскажете? Пожалуйста… Я скоро тоже уезжаю в Стокгольм, не хочу, чтобы здесь кто‑то узнал.

— Не скажу…

Фрида знала одно: лично она не скажет, потому что сюда больше ни ногой. Эстерсунд очаровательный город и живут в нем нормальные люди, наверное, но в любом городе можно найти вот таких куриц, встреча с одной способна испортить впечатление от многих.

На перекрестке компания явно студенческая что‑то активно обсуждала. Парень с девушкой целовались так, что казалось, их не сможет оторвать друг от дружки даже какой‑нибудь смерч. Вот он, нормальный Эстерсунд, а не София Хантер…

Уезжала из города в отвратительном настроении. Вангер на ее звонок ответил как‑то скомканно:

— Возвращайся. Завтра увидимся.