В качестве примера можно привести лучше всего сохранившуюся из этих ступенчатых башен – зиккурат в Уре. Построенный из кирпича-сырца, но облицованный слоем обожженных кирпичей шириной почти 2,5 м, скрепленных битумом, он имеет основание 46 × 61 м. Эта башня состоит из по меньшей мере трех этажей, и, несмотря на то что сохранились лишь первый и часть второго этажа, в настоящее время ее высота превышает 18 м. Благодаря отчасти своим прекрасным пропорциям, отчасти – тому, что все линии слегка изгибаются (жители Месопотамии придумали этот прием задолго до греческих архитекторов, строивших Парфенон и применивших его почти через 2000 лет), это огромное сооружение кажется легким и воздушным. У северо-восточной стены башни располагались три длинные лестницы, сходившиеся в одной точке между первой и второй платформами. Оттуда некогда шли другие лестницы, по которым можно было подняться на второй и третий этажи, а затем и в святилище, расположенное на самом верху. Зиккурат стоял на большой террасе в самом сердце «священного участка» – территории, окруженной стеной, предназначенной для богов и царей и занимавшей большую часть северной половины города. Он отбрасывал тень на большой двор храмового комплекса бога луны Нанны и его супруги Нингаль – низко расположенного открытого пространства, вокруг которого находились склады и жилища жрецов, – на царский дворец и другие менее важные здания. Возвышающаяся над стенами столицы, башня отражалась в водах Евфрата, который протекал мимо нее на западе. Даже сейчас округлая красно-коричневая «пирамида», стоящая на вершине гигантского сероватого холма, под которым скрыты руины города, является ориентиром, заметным за много километров.

Зиккураты, некогда построенные в других городах, сохранились не так хорошо, а некоторые детали их архитектуры отличают их от башни, возведенной в Уре. Однако их форма, ориентация в пространстве и положение относительно основных храмов остаются неизменными. С какой же целью возводили подобные здания?

Пионеры месопотамской археологии наивно полагали, будто зиккураты служили для «халдейских» звездочетов обсерваториями или башнями, «в которых жрецы бога Бела могли скрыться ночью от жары и москитов». Однако все эти гипотезы, очевидно, не соответствуют действительности. Почти сразу в голову любого человека, увидевшего зиккурат, приходит мысль о египетских пирамидах. Конечно, египетское влияние на шумерских архитекторов полностью исключать нельзя, но следует обратить внимание на то, что, в отличие от пирамид, внутри зиккуратов никогда не находились гробницы или какие-либо другие помещения. Как правило, их возводили над более древними и гораздо более скромными сооружениями, построенными на протяжении раннединастического периода. В свою очередь, эти невысокие одноэтажные древнейшие зиккураты, как сейчас принято считать, произошли от платформ, на которых стояли храмы убейдского, урукского и протописьменного периодов.

Тем не менее знание о том, что эти прекрасные башни, построенные Ур-Намму, представляют собой последнюю стадию развития архитектуры, не позволяет нам делать выводы об их религиозном значении. Почему именно платформы и башни? Филология не помогает решить эту проб лему, так как слово «зиккурат» происходит от глагола закару, который переводится всего лишь как «строить высоко». Пытаясь ответить на этот вопрос, можно присоединиться к числу сторонников одной из нескольких теорий.

Некоторые исследователи полагают, что шумеры изначально жили в горах, на вершинах которых они и поклонялись своим богам. Таким образом, возводившиеся ими башни должны были стать своего рода искусственными горами, возвышающимися над Месопотамской низменностью. Другие ученые, отрицая это упрощенное и во многом довольно спорное объяснение, полагают, что храмовая платформа (а значит, и зиккурат) предназначалась для того, чтобы возвысить главного городского бога над другими божествами и отдалить его от «мирян». Исследователи, относящиеся к третьей группе, видят в зиккурате огромную лестницу, мост, соединявший расположенные ниже храмы, где проводились ежедневные ритуалы, и находившееся наверху святилище, располагавшееся на полпути между землей и небом, где в определенных случаях люди могли встретиться с богами. Полагаем, что сторонники последней точки зрения подошли к истине ближе, чем все остальные.

Пожалуй, лучшее определение зиккурата содержится в Библии (Быт., 11: 4), где говорится, что Вавилонскую башню строили, чтобы она стала «высотою до небес». В глубоко религиозном сознании шумеров эти огромные, но в то же время удивительно воздушные сооружения были «молитвами из кирпичей» (по аналогии с готическими соборами, ставшими «молитвами из камня»). Они служили постоянным приглашением богам спуститься на землю и в то же время выражением одного из важнейших стремлений человека – подняться над своей немощностью и вступить в более тесные отношения с божеством.

Из-за того что кирпичи с именем Ур-Намму были обнаружены по всей территории Южного Ирака, может показаться, будто строительство храмов было привилегией одного лишь царя. Однако мы знаем, что правитель одного города неподалеку от столицы развернул там грандиозный строительный проект, причем с поистине царским размахом. Речь в данном случае идет о Лагаше и его знаменитом энси Гудеа.

Выше (в главе 8) говорилось, что правитель Уммы Лугальзагеси положил конец затянувшемуся конфликту между своим городом и Лагашем, предав последний огню и превратив его в груду развалин. Однако в действительности древневосточные города редко разрушались полностью, как бы ни пытались нас убедить в этом авторы письменных источников. Лагаш каким-то образом пережил данную катастрофу. Ближе к концу правления гутиев в нем стали царствовать энергичные энси, очевидно сумевшие сохранить независимость и решившие вернуть своему городу прежнюю славу. Одним из них стал Гудеа, современник Ур-Намму или, возможно, последний из правителей-гутиев, многочисленные статуи и надписи которого являются превосходными образцами достижений шумеров в сфере искусства и литературы.

Гудеа построил (или, скорее, перестроил) по меньшей мере 15 храмов в Лагаше, но ни к одному из них не был так щедр, как к Энинну, храму божественного покровителя города Нингирсу. В надписях, вырезанных на двух больших глиняных цилиндрах и на некоторых его статуях, Гудеа подробно объясняет, зачем и каким образом был возведен данный храм, при этом ненамеренно снабжая нас бесценными сведениями о сложных обрядах, связанных с закладкой месопотамских святилищ. Для шумерского мышления вполне характерно утверждать, будто решение о постройке храма исходило не от правителя, а от божества, высказавшего свое желание в загадочном сне:

Озадаченный и растерянный, Гудеа сначала отправился искать утешения у своей «матери» – богини Гатумдуг, а затем поплыл на лодке к храму богини Нанше, прорицательницы, всемудрейшей, вседостойной. Та объяснила, что этим человеком был Нингирсу, а женщиной – Нисаба, богиня науки. Нанше посоветовала Гудеа сделать для бога колесницу, украшенную блестящим металлом и ляпис-лазурью: