В ее рассказах никогда не соблюдалась хронологическая последовательность: так, барону фон Клейсту она сказала, что Александр был убит в августе 1919 года; однако Зинаиде Толстой ею было заявлено, что это случилось в 1920 году {37}.

После смерти Александра, как утверждала фрейлейн Анни, она оставила своего сына на попечение семьи Чайковских в Бухаресте и направилась на север {38}. Первоначально она утверждала, что для этой цели использовала деньги, вырученные от продажи ее последних драгоценностей. Однако позднее фрейлейн Анни выдвинула маловероятную версию, согласно которой Сергей, брат Александра Чайковского, в январе 1920 года пошел к королеве Румынии Марии и, объяснив положение вещей, продал ей драгоценности за небольшую сумму денег наличными, нужную, чтобы добраться до Германии {39}. В соответствии с тем, что позже ею было сказано своим приверженцам, из Румынии она попала в Венгрию, а затем проехала через всю Австрию, и все это без паспорта или вообще каких-либо документов; данное обстоятельство требовало от нее нелегального пересечения границ и уклонения от встреч со служащими таможни {40}. Сначала она утверждала, что пересекла границу и пришла в Германию пешком, затем заявляла, что приехала сюда на поезде {41}. Как вспоминала Пойтерт, претендентка говорила ей, что в поисках некоего русского аристократа, которого постоянно преследовали большевистские агенты, она сперва поехала в Париж и только позже прибыла в Германию {42}. Но в соответствии с тем, что ею было сказано как барону фон Клейсту, так и Зинаиде Толстой, она отправилась из Бухареста прямо в Берлин, прибыв сюда примерно в середине февраля 1920 года {43}.

Если верить фон Клейсту, фрейлейн Анни дважды заявляла, что ехала в столицу Германии одна, без сопровож-дения, хотя позже она говорила, что ее сопровождал Сергей Чайковский {44}. Прибыв в Берлин, говорила фрейлейн Анни Зинаиде Толстой, она сняла комнату в небольшом пансионате, расположенном на Фридрихштрассе близ железнодорожной станции. Однако вспомнить название пансионата фрейлейн Анни не смогла, правда, в разговоре с другими она позже утверждала, что не помнит ничего о том времени ее пребывания в этом городе {45}. «Моим намерением было, – говорила она барону фон Клейсту, – жить незаметно и тихо, опасаясь преследователей, а также работать, чтобы было на что жить» {46}. Позднее она добавит, что в ней жила надежда каким-то образом добиться аудиенции у принцессы Ирэны Прусской {47}.

И вместе с этим в первый же вечер своего пребывания в Берлине или неделей позже (она настаивала на том, что верны обе версии) фрейлейн Анни совершила попытку самоубийства {48}. Она обычно признавалась в этом деянии, считая его «величайшей глупостью» {49}. Одному из докто-ров претендентка призналась, что, когда она лежала предоставленная самой себе в гостиничном номере, не знающая пределов безнадежность положения, в котором она оказалась, сокрушила ее, и ей стало страшно показаться на глаза принцессе Ирэне, потому что «в этом случае всем станет известен ее позор, все будут знать, что она родила ребенка от спасшего ее простолюдина и что этот ребенок брошен ею где-то в Румынии». Все это, заявила она, и заставило ее броситься в канал Ландвер {50}. Но если верить Пойтерт, претендентка говорила ей, что вскоре после приезда в Берлин она заметила слежку. В один из вечеров ее втащили в проезжавший мимо автомобиль и накачали наркотиками; люди, похитившие ее, сняли с нее принадлежавшую ей одежду и, перед тем как подъехать к каналу Ландвер, одели как заводскую работницу, а затем бросили ее, находящуюся в полубессознательном состоянии, в воду {51}.

Таким был рассказ о спасении в изложении фрейлейн Анни – сложная путаница невероятных приключений и противоречий, которая не способствовала укреплению доверия к ее словам. Совершенно невероятная история приобрела ореол правдоподобия, после того как в эмигрантской общине возникли и просочились в печать многочисленные слухи, подтверждающие эту сказку. Начиная с конца двадцатых годов сторонники претендентки на титул великой княжны выступили с серией заявлений и сплетен, которые содержали предположение, что Анастасия выжила во время той массовой казни. Военнопленный австриец Франц Свобода, который был в Екатеринбурге во время казни, говорил, что ранним утром 17 июля 1918 года ему случилось проходить мимо дома Ипатьева, и он тогда услышал приглушенные звуки выстрелов. Вбежав во двор, он увидел «солдата, наклонившегося над телом женщины; она закричала, и солдат ударил ее прикладом по голове». Свобода говорил, что эта молодая женщина подавала признаки жизни; вместе с двумя приятелями, имена которых не установлены, он втащил эту раненую девушку, то есть Анастасию, в тележ-ку и тайно отвез ее в дом, расположенный дальше по улице {52}. Еще один человек, а именно Генрих Клейбенцетль, подхватил этот вымысел, сказав, что вскоре после казни он видел раненую Анастасию, и хозяйка дома, в котором он жил и который стоял неподалеку от дома Ипатьева, ухаживала за ней {53}.

И кроме того, еще были слухи, которые привозили те, кто приехал из Сибири, и сведения, распространяемые советским правительством, о том, что одной или более великим княжнам удалось избежать смерти; по утверждению одного из прибывших оттуда «слухи о княжнах беспрестанно ходили по всему Екатеринбургу» {54}. Несколько человек заявляли, что большевистские власти провели в Екатеринбурге повальные обыски, переходя от дома к дому в поисках пропавшей дочери императора. Они также говорили об афишах, в которых извещалось о вознаграждении за ее поимку {55}. Артур Розе, лейтенант русской Белой армии упоминал об «особых приказах», изданных военным командованием, предписывавших подготовить «четыре бронированных и полностью укомплектованных личным составом вагона», которые предполагалось послать через всю Сибирь, чтобы отыскать и вывезти в безопасное место спасенных великих княжон {56}. В дополнение к истории княгини Елены Сербской, которую большевики осенью 1918 года сочли Анастасией, граф Карл Бонде, глава шведского отделения Красного Креста в Сибири, подробно рассказывал, как в один из дней 1918 года его личный поезд «был остановлен и обыскан с целью найти великую княжну Анастасию, дочь императора Николая II. Однако великой княжны на поезде не было, и никто не знал, где она скрывается» {57}.

Эта любопытная и на первый взгляд впечатляющая масса свидетельских показаний придала убедительность рассказам, которые даже сторонники фрейлейн Анни признавали не заслуживающими доверия. Еще более сомнительной оказалась фигура спасителя претендентки на княжеский титул – таинственного Александра Чайковского. Хотя ни одного человека с таким именем и фамилией не оказалось в отряде, который сторожил дом Ипатьева, сторонники претендентки сделали предположение, что это был псевдоним. В конце концов они высказали догадку, что таинственным Чайковским являлся поляк – Станислав Мишкевич, который вместе со своим братом Николаем действительно числился в охране в Екатеринбурге {58}. После того как был опубликован рассказ фрейлейн Анни, а вместе с ним и многочисленные просьбы о подтверждении представленных сведений, на первый план вышел некий Константин Анастасиу, который заявил, что осенью 1918 года он встретил в Бухаресте солдата, которого звали Станислав, и тот сказал ему, что, когда тела убитых отвозили в лес у деревни Коптяки, он спас одну из великих княжон. Она была ранена и нуждалась в медицинской помощи, но он боялся отвести ее хоть в какую-нибудь больницу {59}. Хотя эта версия находилась в противоречии с тем, что поведали Свобода и Клейбенцетль, сторонники претендентки на княжеский титул ухватились за нее, как за дополнительный аргумент в этом деле. Кроме того, был еще некий Сарчо Грегорян, он говорил, что 5 декабря 1918 года (это день, в который, по словам претендентки, она в Бухаресте родила сына) несколько человек, которых вел мужчина, похожий, судя по описанию, на Мишкевича, пересекли реку Днестр. По его словам, он запомнил это, потому что ему сказали, что среди этой группы находится спасенная великая княжна, и за его услуги ему заплатили деньгами, полученными от продажи нитки жемчуга {60}. Немецкая оккупация Бухареста продолжалась до осени 1918 года, и много лет спустя данное обстоятельство позволило нескольким бывшим офицерам германской разведки дать показания в пользу слушания уже бывших в употреблении историй о спасшейся Анастасии, которая скрывалась в этом городе, вероятно, не без немецкого участия {61}.