Лорье подскакивает:

— Ваша машина? Вы что, еще и водите?

— Если у меня есть машина, это не значит, что я за рулем. Вел машину мой шофер.

— Неважно. Продолжайте. Ваши отношения с господином Андриоли.

— Замечательные.

Лорье вздыхает.

— Он было начал кричать, — продолжает Жюстина, — а потом понял, что я…

— Слепая?

— … француженка, и успокоился. В тот же вечер он пригласил меня поужинать, и вот так мы подружились. Я встречаюсь с ним время от времени, он посещает мои вернисажи, все такое.

— И он ни разу не говорил с вами о своей племяннице?

— Однажды он упомянул, что у него есть племянница. Он очень мало рассказывает мне о своей семье. Это очень скромный человек, он много путешествует, он никогда ни о чем не спрашивает.

Можно подумать, она описывает шпиона или наемного убийцу. Неужели дядюшка Фернан, у которого всегда наготове хорошая шутка, ведет двойную жизнь?

Лорье умолкает.

— Если я вам больше не нужна… — говорит Жюстина.

— Да, пожалуйста. Шнабель!

— Вы не обижены, что я не почувствовала вашего присутствия сегодня утром? — довольно холодно бросает мне Жюстина. — Может быть, вы начинаете дематериализовываться…

Болтай-болтай, предательница, укравшая моего дядю! Да еще и обманывающая его с Леонаром!

Она уходит, держась за Шнабеля, перестук ее высоких каблуков, топот грубых башмаков.

Лорье задумчиво покашливает, постукивая ногой.

— Прогнило что-то в королевстве ГЦОРВИ, — говорит он наконец. — Слишком много совпадений. Слишком много людей, знакомых друг с другом. Можно подумать, какое-то семейное сборище! И эти совершенно бессмысленные убийства! И тут еще вы. Судья начинает проявлять нетерпение. Завтра он уезжает в отпуск, вернется через неделю и, конечно, хочет к этому времени получить какие-то результаты. Опять начнут вешать всех собак на жандармов, на этих жуков-навозников в фуражках. Будут говорить, что дело надо доверить настоящему следователю, этакому Наварро с «Эйр Макс». А Соню это не вернет.

У него дрожит голос. Только бы он не заплакал, плачущие мужчины — это ужасно, у меня от этого сразу горло перехватывает.

Что-то влажное падает мне на руку. Так и есть, плачет! Я чувствую, как мои собственные глаза наполняются слезами, а он тем временем тихонько всхлипывает. Молюсь про себя, чтобы никто не вошел и не застал его плачущим, это совершенно ни к чему. Он кладет руку мне на плечо и судорожно сжимает его.

— Я ничтожество! — бормочет он. — Я даже никогда не умел разбираться в женщинах, можете себе представить!

Черт бы его побрал, он доведет меня, я разревусь!

— Даже не знаю, почему я пошел в жандармы. Честь, родина, правосудие, знали бы вы, как мне все это сегодня опостылело! Мир полон грязи, люди отвратительны, жизнь такая страшная, а мне надо во всем этом наводить порядок? Защищать их от собственной злости, жадности, глупости? Так они же все равно сдохнут, разинув рот, раздавленные на скорости двести в час за рулем своих гробов на колесах, они все равно будут жечь свои тормоза, разбивать свои мотоциклы, убивать своих старух, жрать свои пестициды, они и без меня будут кончать с собой!

— Все в порядке? — спрашивает издали Шнабель.

— Угу. Иду! — отвечает ему Лорье. — Мне легче от разговора с вами, Элиз.

Он уходит, а я остаюсь переваривать все то, что он на меня вылил. Элиз, помойка для чужих эмоций. Движение души, слишком много забот? Давайте, вываливайте все в Элиз, она — как чемодан, крышка закрывается, и все, вы уходите налегке. А я наполняюсь грустью, переживаниями, страданиями, в один прекрасный день меня с головой захлестнет этот черный прилив. Меня надо было бы привозить в палаты для безнадежно больных, возить между кроватями, я бы слушала исповеди, предсмертный бред, я лучше священника, потому что священники разговаривают. А мое преимущество в том, что я всегда помалкиваю.

И Фернан. Фернан, который уже десять лет спит с этой женщиной и никогда не говорил о ней со мной, а обо мне — с ней, Фернан, который должен был понимать, что мы тут встретимся. Что это значит? Ох, может быть, я вечно пытаюсь найти смысл в вещах, которые этого смысла лишены. Найти смысл в мире идиотов. Можно подумать, что я заразилась пессимизмом от Лорье.

— Ну, что она рассказала, ваша Жюстина?

Рядом со мной возникает Иветт. Я беру ручку.

— Уже десять лет! — восклицает она, закончив читать. — Ну-ну, скажите пожалуйста, ну и скрытный же у вас дядюшка! Мы ему всю душу раскрываем, а он за нашей спиной делишки обделывает! Кто знает, может быть, он с этой Соней… — продолжает она в запале, но тут же берет себя в руки: — Ну, в конце концов, он взрослый и в своем уме, как говорится, и вполне еще живчик.

«Соня была его крестницей».

— Да, это он так говорит. Сколько таких старых любезников красуются с племянницами, кузинами, крестницами!

Да, правда, это он нам сказал, и ни старый Моро, ни Соня уже не смогут его опровергнуть. Образ дяди, превратившегося в Джеймса Бонда, в парике, окруженного порочными созданиями, выводит меня из равновесия.

Иветт вывозит меня на террасу, теплые лучи солнца, как приятно вдыхать свежий воздух! Тентен следует за нами, покусывая мои башмаки. Я пытаюсь вспомнить слова Жюстины: «Нет, нет, это не так просто…» Тут может идти речь и о любовном свидании, и о плане. О каком-то заранее обдуманном деле. А в данной ситуации — о заговоре. Молю Бога, чтобы дядя не оказался замешанным во все это. Я так люблю дядю. Он подбрасывал меня на коленях, он катал меня на лодке, он учил меня понимать толк в вине. Катал на лодке. Как-то зловеще звучит эта фраза.

— Я говорила с Жаном по телефону, — рассказывает в это время Иветт. — Прошлой ночью была такая гроза, часть желобов сорвало, он провел ночь на крыше, промок до костей, пытаясь закрепить черепицу и при этом удержаться самому. Я не осмелилась просить, чтобы он приехал. Он вас обнимает и просит быть осторожнее, если вы хотите, чтобы про ваши приключения и дальше писали!

Славный Жан, я с ним полностью согласна. Нет у меня более страстного желания, чем стать вечно возвращающейся героиней, из тех, кто никогда не умирает. Но в данный момент у меня на теле с десяток дырок, что не дает оснований для безумного оптимизма.

Блокнот: «Тебе не обязательно оставаться. Мной может заняться Франсина».

— Да чтобы я вас бросила! А бедняжка Лорье, ему ведь тоже нужна поддержка, а? Ведь у него невесту убили!

«Бывшую».

— Чувства в один день не умирают, — с достоинством отвечает Иветт.

В четыре часа! «Завтра, в четыре», — вот что сказала по телефону Жюстина. А вот это завтра наступило, превратилось в сегодня. Сегодня мой дядя должен с ней увидеться. Но он не сообщил нам, что приезжает. Впрочем, может быть, речь идет о телефонном свидании. Надо поручить Иветт следить за ней. Если она будет передвигаться бесшумно, Жюстина не заметит.