Выделим главные конституирующие характеристики деятельного бытия человека. Во-первых, именно потому что деятельность есть онтологическая категория человеческой реальности (а не частная форма его активности), она всегда субъектна; во всякой деятельности есть свой хозяин (собственник), автор (творец) и распорядитель (организатор). Не бывает деятельности бесхозной и бессубъектной; в противном случае это просто объективированный, обезличенный процесс типа «холодает», «светлеет» и др. – процесс есть, а хозяина нет.

Другое дело, что очень часто неочевиден субъект конкретной деятельности и она видится только в качестве процесса. Либо индивидуальный субъект лишь думает, что он действует сам, а фактически он «говорящее орудие» чужой деятельности, хозяин которой анонимен и манипулирует первым в своих целях (таким анонимным субъектом может быть взрослый для ребенка, учитель для ученика, начальник для подчиненного, в том числе и социальная структура для своих функционеров).

Во-вторых, деятельность всегда предметна (или по-латыни – объектна); это ее свойство указывает на то, что деятельность всегда разворачивается в некотором уже пред-существующем пространстве, поименовать которое можно по-разному. Деятельность подчиняется неким объективным условиям своего протекания: она пластична и сообразна относительно своего объекта; она векторальна (направленна) и телеологична (целесообразна). Не бывает беспредметной и бесцельной деятельности, как может быть беспредметным и бесцельным простое рефлекторное движение.

Исходная формула практики

Выделенные выше базовые характеристики, детерминанты «деятельности вообще» как раз и задают простую и всеобщую формулу практики: «субъект – деятельность – объект» (более распространена ее редуцированная форма: «S – О»). Однако данная схема хотя и очевидна в своем предельном обобщении, но далеко не однозначна в своем содержании, состав и строение которого и необходимо выявить в специальном анализе.

Так, в этой формуле категория «субъект» и категория «объект» продолжают рассматриваться вне деятельности, отдельно от нее, нагружаются самыми разными, но не деятельностными смыслами. Предполагается, что деятельность всегда уже есть, существует натурально и сама по себе; более того, между нею и субъектом существует своеобразная «предустановленная гармония». С одной стороны, деятельность уже так устроена, что субъект может к ней «прикрепиться» в качестве какого-либо из ее элементов и через это прикрепление впервые встретиться с противостоящим ему объектом; но с другой стороны, собственное строение субъекта таково, что позволяет ему быть обладателем и полновластным распорядителем деятельности и с ее помощью строить и преобразовывать любые объекты. Если даже это и понятно, то как это возможно?

Несомненно, что абстрактно-объективистские модели массовой либо частно-индивидной деятельности вряд ли способны ответить на этот вопрос. Следует думать, что в ауре практикования человеком собственного бытия его субъектность должна быть представлена прежде всего как действительная (деятельностная), а не бытийная (онтическая) категория; она должна входить как сущностная составляющая в общую структуру деятельности. Но также и объект – он не вне деятельности, не тот безразлично-пассивный материал, на который она направлена, а то, чем она задана и определена (ограничена и отграничена).

Однако в двух наших самых фундаментальных теориях деятельности субъект и объект претерпели странную судьбу. В психологической теории (А.Н. Леонтьев) субъект оказался полностью растворенным в обезличенных нуждах, потребностях и мотивах отдельного индивида, которые понуждают, стимулируют его и которым он не может противостоять, так как он не хозяин своей деятельности, его просто нет. Соответственно объект растворился в идеальных представлениях этого же индивида о целях и условиях своих действий. В методологической теории (Г.П. Щедровицкий), наоборот, субъект заместился целями и задачами общественного производства, его диктатом, и сам индивид оказался лишь одним из условий (средств) этого производства, а объект – его материалами и продуктами.

Несомненно, что высочайшим достижением двух этих теорий явилось то, что именно в них впервые, притом достаточно полно, были выявлены и понятийно оформлены наиболее важные деятельностные категории (способ, средство, метод, операции, цели, задачи, мотивы, условия и др.), позволяющие принципиально по-новому строить теоретические объекты исследования социальных и социально-психологических систем.

Более того, именно в работах Г.П. Щедровицкого впервые был глубоко поставлен вопрос о нормирующем характере общественного производства: в силу того что уже сложившаяся, институализированная и достаточно устойчивая массовая деятельность является объемлющей для всех ее участников, она имеет для каждого из них нормативный статус. Несомненной заслугой методологического анализа явилась также выработка представления об одновременном рассмотрении универсума деятельности в трех планах: в пространстве категорий мышления (как предельная онтология), в мыследеятельности и мыслекоммуникации (как пространстве норм, средств и правил действия) и пространстве индивидуальных форм деятельности (как реально-практических способов жизнедеятельности человека).

Именно с этого уровня анализа категории деятельности возможно грамотно и точно формулировать собственно психологические проблемы: во-первых, становления не просто активного, а деятельного существа (в онто– и профессиогенезе), где необходимо специально обсуждать вопрос о «снятии» и «интериоризации» нормативной структуры деятельности, чтобы действовать; а во-вторых, становления само-деятельного существа, где впервые возникает вопрос об освоении всего универсума деятельности, во всех его планах, чтобы быть способным к проектированию, организации и управлению своей деятельностью, а значит, становиться подлинным субъектом собственной жизнедеятельности.

К сожалению, выявленные в философско-методологических и психологических исследованиях деятельностные категории оказались для научных школ А.Н. Леонтьева и Г.П. Щедровицкого некими монтажными блоками (деталями), из которых можно было строить разные конструкты деятельного бытия человека для разных социально-прагматических целей; иными словами, они стали своеобразными типографскими наборными «кассами», с помощью которых можно было составлять самые разные и безразличные друг к другу тексты. Очевидно, что это слишком узкий и достаточно плоский функционал деятельностных категорий.

По сути, предложенные в свое время Г.П. Щедровицким и А.Н. Леонтьевым обобщенные структуры деятельности – это скорее рассудочно-умозрительное упорядочивание представлений о деятельностных категориях (причем достаточно сильно психологизированных у одного и социологизированных у другого) в виде неких блок-схем, нежели действительная структура, внутренний строй самой деятельности. По этой же причине оказалось практически невозможным выявить подлинные механизмы «присвоения» этих обобщенных структур деятельности отдельным индивидом, а соответственно – осталось глубокой тайной, как же беспомощный ребенок становится самодеятельным человеком.