Однажды вечером Том напился. Получилось это любопытным образом. До сих пор он никогда не напивался и даже не пробовал ни разу ничего хмельного, но тут почувствовал, что ему надо напиться, — и так и сделал.

Живя в Цинциннати, Том многое узнал — узнал и мерзость, и похоть, и преступление. По правде говоря, он знал об этом больше любого уайнсбуржца. В особенно отвратительном виде перед ним предстала половая жизнь, и это сильно на него подействовало. Насмотревшись на то, как стоят холодной ночью женщины перед грязными домами и какими глазами глядят мужчины, когда останавливаются и заговаривают с ними, Том решил, что из своей жизни он изгонит это напрочь. Однажды женщина из того квартала стала его соблазнять, и он вошел с ней в комнату. Он не мог забыть ни запаха этой комнаты, ни глаз женщины, вдруг вспыхнувших алчностью. Ему стало тошно, и на душе его остался ужасный шрам. Раньше женщины представлялись ему вполне невинными созданиями, вроде его бабки, но после этого случая он выкинул женщин из головы. По натуре он был так мягок, что ненавидеть вообще не умел; понять не мог тоже и поэтому решил забыть.

И забыл — до переезда в Уайнсбург. Но когда он прожил тут два года, что-то в нем зашевелилось. Вокруг себя он видел молодежь, увлеченную любовью, а он тоже был молод. И даже не заметил, как влюбился сам. Он влюбился в Элен Уайт, дочь бывшего своего хозяина, и вдруг стал думать о ней по ночам.

Вот какое возникло у Тома затруднение, и он решил его на свой манер. Он позволял себе думать об Элен Уайт всякий раз, когда она являлась ему в мыслях, и только за тем следил, как он о ней думает. Он вел борьбу, тихую решительную борьбу с собой, за то, чтобы удержать свои желания в таком русле, в каком, по его мнению, им полагалось быть, и в общем вышел из этой борьбы победителем.

А потом настала весенняя ночь, когда он напился. В эту ночь Том был буен. Он был похож на молодого оленя в лесу, наевшегося какой-то бешеной травки. Все началось, прошло и закончилось в одну ночь, и можете быть уверены, что от его буянства никому в Уайнсбурге хуже не стало.

Во-первых, ночь была такая, что впечатлительная душа от нее одной могла опьянеть. Деревья на лучших улицах только что оделись нежной зеленой листвой, в огородах за домами копались люди, и в воздухе было затишье, тишь ожидания, которая очень волнует кровь.

Том вышел из комнаты на улице Дуэйна, когда ночь только-только вступала в свои права. Сперва он гулял по улицам, тихим и легким шагом, думал думы и старался выразить их словами. Он сказал, что Элен Уайт — это пламя, пляшущее в воздухе, а сам он — деревце без листвы, четко очерченное в небе. Потом он сказал, что Элен — ветер, сильный, страшный ветер, несущийся из тьмы над бурным морем, а сам он — лодка, брошенная рыбаком на морском берегу.

Эта идея Тому понравилась, и он брел, забавляясь ею. Он вышел на Главную улицу и сел на обочине тротуара перед табачной лавкой Уокера. Он побыл там с час, слушая разговоры мужчин, но ему стало скучновато, и он потихоньку ушел. Потом он решил напиться, завернул в салун Уилли и купил бутылку виски. Он сунул ее в карман и отправился за город — ему хотелось побыть одному, подумать еще о чем-нибудь и выпить виски.

Том напился, сидя на молодой травке у дороги, примерно в миле к северу от города. Перед ним лежала белая дорога, а за спиной цвел яблоневый сад. Он отпил из бутылки и лег на траву. Он думал об утрах Уайнсбурга, о том, как сверкали на солнце покрытые росой зернышки гравия на подъезде к дому банкира Уайта. О ночах в конюшне, когда шел дождь, а он не спал, слушал, как барабанят капли, и дышал теплым запахом лошадей и сена. Потом он подумал о грозе, пронесшейся над Уайнсбургом несколько дней назад, а потом в памяти ожила давняя ночь в поезде, когда они с бабкой уезжали из Цинциннати. Он с отчетливостью вспомнил, как странно было сидеть без движения и ощущать силу паровоза, мчавшего поезд сквозь ночь.

Напился Том очень быстро. Мысли сменяли друг дружку, и он прикладывался к бутылке, а когда голова закружилась, встал и побрел прочь от Уайнсбурга. На дороге, которая вела из Уайнсбурга на север, к озеру Эри, был мост, к этому мосту и пришел пьяный мальчик. Там он сел. Он хотел выпить еще, но, когда откупорил бутылку, ему стало плохо, и он сразу ее заткнул. Голова у него моталась, он сел на каменном въезде и вздохнул. Ему казалось, что голова раскручивается, как бумажная вертушка, а потом отлетает в пространство; ноги и руки болтались каждая сама по себе.

В одиннадцать часов Том приплелся в город. Его повстречал Джордж Уилард и привел в типографию «Орла». Потом он испугался, что пьяный мальчик запачкает пол, и сводил его в переулок. Том Фостер озадачил репортера. Пьяный мальчик говорил об Элен Уайт — сказал, что был с ней на берегу моря и там обнимал ее. Джордж, который видел Элен Уайт сегодня вечером — она шла по улице с отцом, — решил, что Том не в своем уме. Он сам был неравнодушен к Элен Уайт, и слова Тома задели его за живое.

— А ну, кончай это, — сказал он со злостью. — Я не позволю трепать имя Элен Уайт. Не позволю. — Чтобы до Тома дошло, он стал трясти его за плечо. — Кончай, — повторил он.

Три часа провели в типографии случайно сошедшиеся молодые люди. Когда Том немного протрезвел, Джордж вывел его прогуляться. Они вышли за город и у опушки леса сели на бревно. Тихая ночь как-то сблизила их; чуть погодя в голове у пьяного мальчика прояснилось, и они стали беседовать.

— Полезно было напиться, — сказал Том Фостер. — Это мне наука. Больше мне это не понадобится. Яснее теперь буду думать. Понимаешь, какое дело?

Джордж Уилард не понимал, но злость из-за Элен Уайт у него уже прошла, и он чувствовал, что его тянет к этому бледному, ослабевшему пареньку, как ни к кому еще не тянуло. Он с материнской участливостью уговаривал Тома встать и походить. Они снова пришли в типографию и молча уселись в темноте.

У молодого репортера все не укладывалось в голове, для чего Том Фостер напился. Когда Том опять завел речь об Элен Уайт, Джордж снова рассердился и отчитал его.

— Кончай это, — сердито сказал он. — Не был ты с ней. Для чего ты так говоришь? Что ты заладил? А ну, кончай, слышишь?

Тому стало обидно. Он не мог поссориться с Джорджем Уилардом, потому что не умел ссориться, — и просто встал, чтобы уйти. Джордж Уилард его удерживал, и тогда он положил руку ему на плечо и попытался объяснить.

— Ну, я не знаю, как это получилось, — тихо сказал он. — Я был счастлив. Понимаешь, что получилось. Элен Уайт сделала меня счастливым, ночь сделала. Я хотел помучиться, чтобы было больно. Подумал, надо попробовать так. Я хотел помучиться, понимаешь, — потому что все мучаются и все поступают нехорошо. Я разное думал попробовать — но все не годилось. Все получалось бы кому-то во вред.

Голос у Тома окреп, и он чуть даже не разволновался первый раз в жизни.

— Это было все равно как любить, вот про что я тебе говорю, — объяснил он. — Понимаешь ты, что получается? Я сделал это и мучился, и все стало каким-то другим. Вот для чего я это сделал. И очень хорошо. Это мне наука вот что; этого я и хотел. Понимаешь? На себе хотел узнать, понятно? Вот зачем я это сделал.