Он вошел в фойе следом за женщиной, но далеко проходить не стал, в дверях шагнул в сторону, обогнул кадку с развесистым фикусом, встал за ним. И пока маневрировал, едва не опоздал к началу представления. Женщина подошла к охраннику, скинула сумку с плеча, поставила ее на стол.

— Мне нужно записаться на прием… — произнесла посетительница громко и уверенно. Дальше запал иссяк, или закончилось действие успокоительного. Женщина запнулась, кашлянула, но договорить ей не дали.

— Обратитесь в общий отдел на первом этаже, — заученно буркнули хором «стражи». А тот, за столом, привстал и выдернул из-под сумки исписанную тетрадь.

— Я только что оттуда, мне сказали, что приема нет, — голос женщины звучал уже тише, глуше, и Максим рискнул, отвел в сторону покрытую сочными толстыми листьями ветку, посмотрел в сторону «поста».

— Раз сказали нет — значит нет. Здесь нельзя стоять, уходите, — охранник пока сохранял вежливость, но надолго его не хватит. Тем более что к его совету женщина прислушиваться не собиралась. А у стола уже начинали копиться жаждущие попасть в крыло здания, где окопался мэр, и даже выражали свое недовольство. Женщина нарушила работу конвейера, мешала входу-выходу чиновников, а это чертовски нервировало и охранников и сотрудников администрации. Да она, похоже, и не слышала обращенных к ней слов, гнула свое:

— Мне нужно попасть на прием к главе администрации города Стрелкову, — повторила она, подтянула к себе сумку и расстегнула на ней молнию. Невинное, рядовое действие вызвало у охранников нездоровую реакцию. Сумка полетела на пол, из нее выпал мобильник, покатился по гладкому полу под уставленный картонными игрушечными домами стол. Но на потерю телефона женщина внимания не обратила, она медленно, как во сне, подбирала рассыпавшиеся из расстегнутой папки бумаги и пыталась сложить их обратно. Но делала все неловко, и Максим видел из своего угла, что руки женщины дрожат, а плечи вздрагивают. Дальше события могут развиваться по двум сценариям — либо у нее начнется истерика, либо этим двоим, у дверей, придется несладко. Прогноз сбылся с точностью до наоборот: истерике сопутствовал припадок ярости, злобы и отвращения. Да такой, что пара чиновничков, попытавшихся выйти из-за волшебной двери, передумали и предпочли остаться на безопасной территории.

— Сволочи! — кто бы мог подумать, что в таком хрупком, даже изможденном теле живет голос такой силы. — Скоты, вы все вместе взятые, со своим мэром! Твари продажные, чтоб вам всем передoхнуть! Он полгода из дома выйти не может, полгода! Ты хоть понимаешь, что это значит для ребенка, урод! — сумка полетела в голову «сидельца», и увернуться тот не успел, поймал снаряд лбом и вместе со стулом пошатнулся, врезался затылком в стену.

— Да я тебя сейчас! — он взвизгнул и полез из-за стола. Но женщину было трудно напугать, она подобрала сумку и примеривалась ко второму броску.

— Давай! — орала она во все горло. — Давай, покажи! Что ты мне покажешь, скотина! Я с осени сюда как на работу каждый день прихожу, каждый день с этими суками жирными из общего отдела здороваюсь! «Нет приема»! По заграницам таскаться и на баб у него время есть, а на людей нет! Да я теперь здесь жить буду, если потребуется, и ты меня пальцем тронуть не посмеешь! Сидеть, кому говорю! Ты про закон о рассмотрении обращений граждан что-нибудь слышал? — женщина захлебнулась от крика, закашлялась и прижала сумку к груди, как щит. Все, истерика закончилась, сейчас ей придется плохо. Стражи тоже это почувствовали, и Максим решил, что ему пора вмешаться. Он успел сделать несколько шагов вперед, когда все приняло новый оборот. Заветная дверь распахнулась как-то очень широко и резко (до этого чиновники бочком и робко просачивались в щель), предбанник Стрелковской территории и часть фойе заполнило изысканное общество. Максим отступил немного назад, остановился рядом с дверью, а потом медленно пошел к длинному столу с макетом. Пригнулся, вытащил из-под него пищащий мобильник, нажал отбой, сунул телефон к себе в карман, поднял голову. И встретился взглядом со Стрелковым. Господин полковник выглядел неважно — бледен, но при этом гладко выбрит, темные зрачки чуть расширены, веки припухшие, губы плотно сжаты. Руки держит в карманах кожаной куртки с меховым воротником, под ней — черный костюм с белой рубашкой, новые ботинки чуть поскрипывают при каждом шаге градоначальника. Свита рядом — три человека, еще один или два, непонятно, прикрывают за дверями. Позиция как на заказ — «объект» открыт с одной стороны и уязвим, стопроцентный результат гарантирован. Если бы еще эта тетка убралась с дороги, было бы совсем хорошо. Так нет же — стоит, как вкопанная, между целью и Максимом, шмыгает носом. «Уйди оттуда, ну уйди, пожалуйста», — мысленный посыл Максима не помог, «Макаров» остался на месте. Все, момент упущен — Стрелков отступил к столу охраны и перевел взгляд на женщину. Наверное, так смотрели динозавры, оценивая возникшее на их пути препятствие — съедобно оно или нет. С поправкой на нынешние реалии — чем может быть полезен этот человек. Ах, от него только проблемы? Тогда пошел вон. Стрелков запахнул кожанку, обошел застывшую перед ним заплаканную женщину и в сопровождении охраны направился к лестнице. Дверь за ним закрылась, и фойе заполнили сотрудники администрации, работа у охранников закипела, а на женщину никто не обращал внимания. Она постояла еще немного, потом как была, в обнимку с сумкой, побрела к выходу. Максим выждал немного и пошел следом, толкнул тяжелую створку, побежал по ступеням вниз. Но далеко идти не пришлось — женщина стояла у подоконника на площадке между вторым и третьим этажом, смотрела в окно и вытирала ладонями мокрые от слез щеки.

— По-моему, это ваше, — Максим протянул женщине найденный им под столом мобильник.

— Да, спасибо, — женщина мельком глянула на экран, улыбнулась и бросила телефон в расстегнутую сумку, потом взглянула на Максима.

— Вы видели? Как глупо все получилось, — вздохнула она. — Но я, правда, не знаю, что мне делать. Я обращалась куда только могла, это была моя последняя надежда.

— На него нельзя надеяться, — Максим тоже смотрел в окно, на стволы старых, облепленных с одной стороны снегом берез. — Это не тот человек, кто вам поможет. Что у вас случилось?

Женщина отвернулась, застегнула куртку, намотала ремень сумки на тонкую кисть руки.

— Сволочи они, извиняюсь за выражение, вот и все.

— Совершенно с вами согласен, — поддержал разговор Максим. Он мог произнести еще немало емких, не предназначенных для женских ушей, слов, но делать этого не стал. А в очередной раз предпочел роль участливого и внимательного слушателя. Женщину звали Марина, она жила с пожилым отцом и одна воспитывала сына — шестилетнего Мишку. Еще полгода назад все было почти хорошо: отец получал повышенную пенсию, как ветеран подразделения особого риска, а Марина работала на двух работах сразу. Потом отец тяжело заболел, и почти вся его пенсия теперь уходит на лекарства, врачей и квартплату. Потом закрылся небольшой магазинчик в двух шагах от дома, где Марина работала уборщицей. На вторую — основную работу секретарем-методистом в местном филиале московского ВУЗа — ездить приходилось на другой конец города. Но и это еще ничего, это нестрашно. Там люди оказались отзывчивые, и к Марининой проблеме отнеслись с пониманием. И даже закрывали иногда глаза на ее отсутствие. Но с приходом нового руководителя филиала все изменилось, рабочий день теперь длится строго от и до. Правда, через день. Марина вынесла и это, она делала вид, что все в порядке, и выкручивалась, как могла, до сентября прошлого года. Пока не обнаружила однажды вечером, что у подъезда, где они живут, исчез пандус. А это означало только одно — отныне Мишке отрезан путь на улицу. Выйти, вернее, выехать он не сможет. Миша — инвалид-колясочник, у него ДЦП. Пандус был для мальчишки дорогой жизни, связью с миром.