Сложив текст каблограммы, Палмер засунул ее во внутренний карман пиджака. Нет, здесь что-то не так. Если бы это написал сам Донни Элдер, было бы намного яснее. Неужели они так хотят, чтобы он присутствовал на этом чертовом Совете директоров?! В этот чертов понедельник? Так уж обязательно? Ну а если нет? Что тогда?

Вообще-то, главным соперником Донни в банке являлся Билл Элстон. И хотя оба были приблизительно одного и того же возраста, оба пользовались особым расположением Палмера, оба «самые-самые» лучшие, их путь наверх одинаковым назвать было, мягко говоря, трудно. Донни, как в свое время и сам Палмер, получил все в банковском деле, так сказать, по праву рождения, в то время как Биллу пришлось пробиваться с самого низа. Тогда у него не было ни семейных денег, ни влиятельных покровителей, собственно, вообще ничего. Ему пришлось начинать все с нуля. Тем не менее, он, работая вечерами на одну финансовую фирму, чтобы оплатить свое образование, закончил мало кому известный университет на северо-западе, получил специальный грант на поступление в аспирантуру, защитился, стал доктором экономических наук, но… так и не научился должным образом одеваться, говорить или вести себя, как «хорошие мальчики» вроде Донни Элдера, которых учили всему этому с самого рождения. Однако Палмер сумел заметить в нем главное — мозги, интеллект, стремление найти свое место в жизни! — и начал шаг за шагом продвигать его по служебной лестнице банка. Причем практически одновременно вместе с Донни. Тогда у него не было никаких конкретных намерений, но интуиция, которая редко когда его подводила, подсказывала — это сто́ит того!

Из каблограммы, лежавшей у него во внутреннем кармане пиджака, было ясно: Билл присоединился к хору «подпольщиков», требующих, чтобы Палмер присутствовал на заседании Совета директоров в понедельник.

Он снял трубку телефона и попросил оператора передать срочное сообщение на номер мистера Элстона. Затем, подождав сигнала, продиктовал: «Сейчас в пути, позвонить пока не могу, но ваше сообщение получил и должным образом оценил. Благодарю. П.».

Слушая, как оператор механически повторяет его сообщение, Палмер рассеяно осматривал комнату и вдруг заметил, что один из ящиков тумбочки выдвинут. Интересно, с чего бы это?

Он повесил трубку телефона и подошел к приоткрытому ящику. Ну и что тут? В общем-то, ничего особенного. Если, конечно, не считать сильно разворошенной кипы его белых рубашек. Зачем? Что могли здесь искать? А вот в других ящиках никаких следов обыска. Вообще никаких. Почему? Чуть позже, когда Палмер переодевался, ему пришла в голову догадка, как все это случилось.

Тот, кто это проделывал, заранее знал, что как минимум с десяти до полудня — время их запланированных переговоров с Кассотором — в номере наверняка никого не будет, и в его распоряжении будет практически все утро. Но, судя по всему, его поиски быстро прервало либо срочное предупреждение по телефону, либо напарник, поднявшийся в номер, чтобы сообщить о досрочном возвращении Палмера. Агент запаниковал и, даже не потрудившись захлопнуть ящик, тут же выбежал из номера. Очевидно, плохие или слабонервные любители, недооценившие способность Палмера, бывшего военного разведчика, складывать даже свои рубашки таким образом, чтобы моментально, с первого взгляда определять, что в них кто-то копался.

Впрочем, сейчас его больше всего волновало, кому и зачем все это надо. И что именно эти бандерлоги искали под его рубашками? Причем явно не профессионалы, как бывало раньше, которые попадались разве только на тоненьких волосках, заложенных в самых укромных местах.

Он сменил дорогие кожаные туфли на легкие мокасины, присел на краешек дивана, задумчиво почесал лоб. Затем встал, взял со стола письмо своих детей, еще раз перечитал его, с трудом продираясь сквозь каракули Вуди и искренне радуясь тому, какой четкий почерк выработался у Джерри. Результат учебы в одной из самых элитных школ Нью-Йорка? Если так, то слава богу. Томми по-прежнему предпочитал писать крупными печатными буквами. Неизвестно почему, но кому от этого хуже?!

«Дорогой папа! — начиналось письмо старшего сына. — У нас в Нью-Йорке сейчас жарко, как в аду. С европейскими вступительными отборочными тестами, ВОТ, наконец-то разделался, хотя не думаю, что результаты тебя очень обрадуют. Пропади они пропадом! Надеюсь, там, в Европе ты разберешься со всеми, с кем нужно, по полной программе. Удачи. Вуди».

Палмер, нахмурившись, долго пытался вспомнить, что за зверь этот «ВОТ» и с чем его едят. Затем припомнил, хотя смутно и в общих чертах: это серия тестов на определение способности потенциальных студентов учиться и приобретать знания. Иначе говоря, проверка «на соображалку». Кстати, старо как мир. То же самое инквизиторы проделывали лет сто или двести тому назад.

«Папочка, — писала Джерри. — Он просто скромничает. Результатов его ВОТ вполне хватит, чтобы поступить в любой провинциальный колледж. В пятницу на школьной вечеринке кто-то предложил мне попробовать травки. Я попробовала и, представляешь… ничего! Ноль без палочки… Сейчас пытаюсь разобраться в деталях нормандского вторжения в Калабрию и Сицилию. Если сможешь, постарайся привезти мне хоть какой-нибудь артефакт. Естественно, небольшой. На премьеру нашего школьного спектакля С. Перельмана „Прекрасная половина“, где я играю главную роль, ты, боюсь, не успеешь, но ничего страшного, я покажу тебе его отдельно. Целую, обнимаю, твоя любящая дочь Джерри!»

Интересно, уж не состоится ли эта премьера в тот же самый день, как и этот чертов Совет директоров, подумал Палмер. У него было ощущение, что весь мир сговорился вернуть его в Нью-Йорк.

«Папа, — крупными печатными буквами написал младший, — возвращайся домой поскорее. Мы все по тебе очень скучаем и ждем. Томми».

Палмер убрал письма, подошел к зеркалу, внимательно осмотрел себя. Может, имеет смысл снять галстук и бродить по Парижу с распахнутым воротом? Как самый обычный турист…

Кстати, вдруг снова пришло ему в голову: с чего бы это в его белье желали покопаться две совершенно различные команды — причем с одной стороны явно любители, а с другой, несомненно, профессионалы? Ну а что если одну из них прислал Г.Б.? Чтобы каким-то своим способом подстраховать операцию «Овердрафт».

Ладно, бог с ними, сейчас Элеонора куда как важнее, чем все они вместе взятые, решил он, махнул рукой, отвернулся от зеркала и торопливо пошел вниз. Туда, где его ждала она.

Палмер лежал на спине, а девушка верхом на нем, широко расставив ноги, прыгала совсем как на лошади. Время от времени, не прекращая действа, она, наклонившись через него и не забывая при этом пощекотать его сосками своих шикарных грудей, брала со столика бокал, отпивала немного ликера, а затем вместе с поцелуем передавала ему в рот. Сопровождая это таинство, само собой разумеется, заманчивой и многозначительной улыбкой.

Часа через два Элеонора медленно подошла к окну — в полутьме комнаты ее длинные, красивые ноги светились, словно две сияющие колонны, — выглянула в окно, одной рукой прикрывая обнаженную грудь, а другой держа все тот же бокал с ликером.