Если кто-то сейчас скажет мне, что это мой последний такой вечер — не знаю почему, но я поверю.

Так наползает гроза. Жаркий июльский полдень, солнце слепит лучами, и небо еще ни с одной стороны не оттенено ярким свинцом, но уже слышнее звуки в знойном безмолвии, придавившем нас своей тяжестью, и медленно сжимаются золотые розетки горчанки, стискиваются, как руки в молитве…

Слушайте, а ведь сегодня на самом деле будет гроза! Здесь-то, в Эсхаре, лето, не зима! То-то я так взмокла во время танца! Таким образом, у моего напряга вполне обыденная причина, и нечего переживать по этому поводу. Дождь пройдет — посвежеет, в том числе и в мозгах.

Флетчер завершает «Королевну-бродяжку» резким ударом по струнам, и я застываю вполоборота к нему с почти радостной улыбкой.

— Слушай, это потрясающе! — белокурая ведьмочка, чьего имени я еще не знаю, преданно заглядывает мне в глаза. — Ты научишь меня так танцевать?

— Ты и сама уже неплохо умеешь, — отвечаю я вполне искренне. — Если хочешь, покажу потом пару движений…

Мне не до нее сейчас — во все глаза я смотрю на темноволосого незнакомца, который стоит у кресла Пэгги, разглядывая какую-то драгоценную вещицу. Вот это да — вошел во время танца, а я и не заметила…

Увидев, что я смотрю на него, он возвращает драгоценность княгине Эсхарской.

— Таких, как ты, в некоторых Сутях все еще сжигают на кострах, — голос звучный, чуть хрипловатый.

— Таких, как я? — повторяю я машинально…

— Эленд, позволь представить тебе славного рыцаря Дэнниса диа Оро, друга моего Марселла, — тут же встревает Пэгги. — Дэннис, а это та самая Элендис Аргиноль, о которой ты уже наслышан. Почти моя племянница.

Диа Оро, диа Оро… Романдское имя, однако! Помнится, во время своих монлозанских великих деланий знавала я некоего Парсифаля диа Оро, у которого, прямо как в сказке, было три сына: два — дети как дети, а третий…

Я подхожу к ним и уже готовлюсь протянуть руку для поцелуя, но поименованный Дэннис опережает меня — и пожимает мою руку крепким мужским рукопожатием. Ничего себе!

— Вот, значит, какая ты… — произносит он непонятно и оценивающе смотрит на меня. Я, в свою очередь, делаю то же самое. Своеобразное лицо, приметное… кожа светлая, а волосы — ночь непроглядная, стекают на плечи, как черный дождь. И глаза такие же ночные, огромные, с темно-золотыми искрами и каким-то звериным прищуром… не волчьим, но все же… Мутамнийские глаза. Да — и движения слишком плавные для его высокой и сильной фигуры. Сразу чувствуется воин, опытный и опасный…

Стоп, мутамнийские… а зовут диа Оро… и одежда не романдская, а стандартная авиллонская — светлая рубаха и что-то вроде темной туники без рукавов…

— Слушай, ты по матери в родстве с диа Родакасрами не состоишь? — спрашиваю я, затаив дыхание. Два сына, которые дети как дети, у Парсифаля — от первой жены, романдки…

— Состою, — отвечает он, не моргнув глазом. — В отдаленном.

— Трать тебя тарарать, Линхи! — ору я, не считая нужным сдерживаться. — Вот ты и попал в мои лапы, мать твою мутамнийскую!

Он невольно улыбается, и надо сказать, улыбка у него приятная. А в следующую секунду это уже не улыбка, а оскал, острые клыки в звериной пасти… Передо мною на ковре, с невозмутимым выражением на морде, сидит крупный лесной котяра бурой масти, с кисточками на ушах и коротким, словно обрубленным хвостом.

— Мррр-я-ау! — нагло говорит он и вкусно облизывается, словно только что кого-то сожрал. Я невольно отшатываюсь, но Линхи уже стоит передо мною в человеческом облике и смеется.

— Посмейся тут у меня, — огрызаюсь я. — Тебя кто просил из себя божественное правосудие изображать? Шинно?

Улыбка сбегает с его лица.

— Ты о чем?

— Не отпирайся. Верховного Экзорциста загрыз ты, я это нутром почуяла еще в кангранском стойбище. А окончательно уверилась, когда узнала, что старый Парсифаль за что-то отказал младшему сыну в родительском благословении.

— Отец ничего не знает про Ле Жеанно! — лицо Линхи делается каменным. — Он поймал меня уже позже, когда я обернулся для собственного удовольствия. Даже если он и заподозрил что-то, то доказательств у него нет, а он не такой негодяй, чтобы родного сына, пусть даже богохульника, отдать в руки конклава! Мы поругались, и я ушел…

— Знаешь, меня, конечно, интересует, что по этому поводу думает твой батюшка, — перебиваю я, — но еще больше меня интересует, в чью голову первой пришла свежая и оригинальная идея устранения Верховного — в твою или Шинно?

Секунду на его лице отражаются мучительные колебания — сказать или нет? Я жду. Такой либо скажет правду, либо не скажет ничего.

— Это был замысел Шинно, — наконец выговаривает он. — И нечего дырку во мне взглядом сверлить. Мы оказались прижаты к стенке, «оплошность» с тобой и Араном могла стоить головы многим, а проблема так и оставалась проблемой. А ты со своим проклятием такой хороший ключ дала… Сработали как сумели.

— И укрепили народные массы в вере в святость Ирмы диа Алиманд!

— А чем это чревато?

— Уже ничем. Все, что мог, уже сделал. Как только назначили нового Верховного Экзорциста, он тут же меня изловил. Чисто для профилактики, чтоб не прорицала лишнего. Этот, конечно, был уже не чета Зверю, и с ним я творила, что хотела, но когда у тебя выбор: устроить чудо огня или сложиться без пользы для дела…

— А разве не этого ты хотела изначально?

— Изначально, заметь! Стой поры ветер успел перемениться. После моего чудесного не-сгорания народ заговорил уже не о святой Ирме, но о новом пришествии Святой Бланки. Слово вылетело, кошку назвали кошкой, и у кого были уши, тот услышал.

На его лице неприкрытый испуг — понял-таки… Впрочем, если они работают в паре, Шинно должен был все ему объяснить. До сих пор уши горят, как вспомню выволочку, устроенную мне Лайгалдэ… «Ты отдаешь себе отчет в том, что произошло? Он твой Поборник и обязан подставлять за тебя свою голову — никак не наоборот! Но сейчас он вышел сухим из воды, а вот о вступлении в игру Огненной — о твоем! — Тень теперь прекрасно осведомлена! Теперь жди неприятностей как только, так сразу… Неужели ты не понимаешь, что теперь, когда впервые за очень много лет собрались вместе все Жрицы Стихий, ты не имеешь права — да, именно не имеешь права! — умереть до инициации?»

Испуг на лице Линхи тем временем сменился раздражением:

— Знаешь, девонька, а какого вообще черта ты делала в Романде после смерти Ле Жеанно? Тебе что, мало показалось?

(Да, пребывание в Городе ощутимо подпортило манеры этому романдскому рыцарю — последняя фраза отнюдь не образец учтивости и куртуазности. Дурное дело, известно, нехитрое…)

— Неужели непонятно? Наблюдала, что из этого вышло и можно ли считать результат удовлетворительным, — самое обидное, что тут он прав. Если бы я тогда на какое-то время исчезла из Романда… но никто не властен сделать бывшее небывшим. — Скажи спасибо, что после этой новости мне удалось пинками прогнать Арана назад в Город. В конце концов, что от нас требовалось? Убрать посланца Тени или все-таки остановить резню еретиков?