– Раньше мы таких не замечали, – указал Обручев.

Никольский прищурился.

– Должно быть, падальщики сопровождают стадо в его передвижениях, – предположил он. – Без крупных ящеров они умрут с голоду… Вы мне лучше скажите, Владимир Афанасьевич, вам не кажется все это странным?

– В последние дни мне уже ничего не кажется странным, – отозвался геолог. – Должно быть, чудометр зашкалило после пережитого. А вы о чем?

– Птероящеры передвигаются по земле не как летучие мыши, – рассеянно проговорил Никольский. – Казалось бы, анатомически они к ним ближе, чем к птицам… Но я не о том. Видите, над ящерами кружат мелкие птицы? Вроде скворцов?

Обручев кивнул, сбрасывая с плеч тушку флагохвоста.

– Мне кажется совершенно абсурдным, что птицы сосуществуют с птеродактилями, – признался зоолог. – Пока мы не повидали Новый Свет, казалось очевидным: птицы и млекопитающие, высшие, теплокровные формы жизни, вытеснили гигантских рептилий, оказавшись более приспособленными. Но я гляжу на живых динозавров и не могу найти в них неисправимого изъяна. В драке за добычу стаи стимфалид и львиного прайда я не рискнул бы поставить на львов. Я не понимаю, отчего птероящеры менее приспособлены, нежели птицы. И так ад инфинитум!

Геолог пожал плечами. В спине противно хрустнуло.

– Вы смотрите на срубленное дерево и пытаетесь понять, почему оно таким странным уродилось, – ответил он. – Откуда нам знать: быть может, в представлении ученых будущего наша зоология – такая же смесь нерожденного с отжившим? И большинству привычных нам форм жизни уготовано скорое и бесславное угасание, а какие-то мелкие твари, что путаются у нас под ногами, станут корнями обширного и развесистого генеалогического… то есть, простите, эволюционного дерева?

Никольский всплеснул руками.

– Ну что вы, право, как студенту… Это все самоочевидно! Я пытаюсь понять: почему?! Где тот признак, по которому зерна отделяются от плевел?

– А он есть? – Обручев бросил на коллегу косой взгляд. – Вот эти гигантские ящеры, динозавры, правили Землей миллионы лет, целую геологическую эру. И вдруг – вымерли. Так что же, по-вашему, жили они с этим отделительным признаком столько времени и вдруг разом устарели, точно коллекция дамских мод?

– Вы ведь повторяете мои слова, – Никольский развел руками.

– Нет, – геолог покачал головой. – Вы сказали «приспособленными» и спросили: «чем?» А надо было бы спрашивать «к чему?». Не живые твари соревнуются на арене эволюции, а условия существования меняются медлительно и неуклонно… или мгновенно и необратимо, судя по той стремительности, с какой исчезают из геологической летописи остатки динозавров в определенный ее момент.

– Это очень красивый образ, – хмыкнул Никольский, раздраженно ероша волосы под шляпой. – Но он не объясняет, откуда берутся конкуренты. Пока существуют птероящеры, птицам взяться вроде бы неоткуда. То есть появиться – могут, но как сумеют они выдержать соперничество с уже приспособившимися формами?

– Возможно, наблюдение за местной фауной поможет нам прояснить этот вопрос, – неопределенно высказался геолог, пытаясь не выказать, что для него этот вопрос – такая же загадка, как и для его собеседника. – Давайте лучше прикинем, как нам лучше будет доставить этих… флагохвостов к устью ручья. Оттуда, полагаю, можно будет вызвать подмогу из лагеря.

– А почему не сейчас? – предложил Никольский. – Вон, я смотрю, кто-то торопится…

Обручев пригляделся.

– Да, – согласился он. – Я его знаю. Матрос Карцев. Павел Евграфович о нем хорошо отзывался. Однако что же случилось в лагере, если за нами пришлось посылать? Готовьтесь, Александр Михайлович, не иначе как лейтенанту стало хуже, и ему нужен врач.

– Если так, то я вернусь в лагерь налегке, – отозвался зоолог, хмурясь. – А за дичью пришлем моряков. Вы, главное, не давайте падальщикам до нее добраться.

– Непременно, – уверил его Обручев, про себя уже твердо решив, что, если на добычу позарятся стимфалиды, он им ее оставит.

На бегу матрос опасливо пригибался, должно быть ожидая, что из-за валунов на него набросятся стаей «черные петухи» и заклюют.

– Что стряслось, любезный? – окликнул его Никольский.

– А, вашбродь! – обрадовался матрос. – Вот вы где! Палевграфыч за вами посылал. Просил возвращаться немедля. И… – Карцев глянул на немецкого лейтенанта, облокотившегося о пулемет. – И гостей прихватить.

– Что, Николаю Егоровичу стало хуже? – с беспокойством осведомился зоолог, примериваясь, как бы половчей взгромоздить на плечи дохлого флагохвоста.

– Да нет, господь с вами! – замахал руками матрос. – Бродит, ихбродь, по берегу. Хромает, ругается, а бродит, ложиться не хочет.

– Ну так что случилось? – перебил его Обручев. – Не тяните, рассказывайте толком.

Матрос запнулся, снова покосившись на немцев.

– Наши гости по-русски не разумеют, – напомнил геолог, – говорите смело.

– Тут вот что вышло… – Карцев подтянулся и заговорил четче: – В бухту входит корабль.

– Ну наконец-то! – вздохнул Никольский. – Я уже начал волноваться за «Манджура» и его команду. Воды неведомые, знаете…

Матрос затряс головой так отчаянно, что Обручеву показалось – отвалится.

– Это не «Манджур». Это английский крейсер.

Ученые молча переглянулись. Стоявший рядом молчун Черников крякнул. Скрипко пробормотал что-то неразборчивое.

– Александр Михайлович, – выразил общее мнение Обручев, – вам не кажется, что на этом необитаемом острове становится как-то слишком уж людно?

– Бухта, – промолвил Черников. Геолог до этого не обращал внимания, какой у моряка звучный голос – наверное, потому, что тот редко его подавал.

– Ну, конечно! – Никольский раздраженно хлопнул себя по бедру. – Единственная привлекательная гавань на многие мили вдоль берега… конечно, все экспедиции встречаются в этом месте. Как оазис посреди Сахары…

– И почему-то все караваны приходят в оазис одновременно, – хмуро заметил Обручев.

– Потому что всем участникам гонки за новыми землями нужно было время для подготовки экспедиций, – подсказал зоолог. – А время это – оно для всех примерно одинаковое. И то… как проговорился доцент Беренс, «Ильтис» вдоль берегов этого архипелага шел дольше, чем «Манджур», и двигался с юга. Мы – с севера. А британцы, вполне возможно, уткнулись по случайности в Зеркальную бухту с первого захода.

– Все это пустое, – подытожил геолог. – Сейчас нам пора немедля возвращаться в лагерь. Николай Егорович, должно быть, уже от волнения опять слег. С его ранами… Я, пожалуй, переведу для герра лейтенанта. А лишняя пара рук нам как раз очень пригодится – нести добычу.

– Погодите, – проговорил Обручев отстраненно. – Погодите. Вы, мил-человек, сказали: корабль входит в бухту.