— Нилл, это место просто восхитительно! Можно подумать, какая-то фея опрокинула над ним свой рог изобилия! Как ты вообще мог решиться уехать от такой красоты?! — Кэтлин осеклась, сообразив, что сказала что-то не то. — Прости. Я вовсе не имела в виду…

Нилл уже успел возненавидеть минуты, когда ее лицо вдруг гасло у него на глазах. Казалось, вся радость жизни, бившая в ней ключом, исчезала без следа. Почему-то это причиняло ему больше боли, чем воспоминания о собственном безрадостном прошлом. В конце концов, решил он, прошлое не более чем тень, которая вот-вот исчезнет. А Кэтлин, живая, прелестная Кэтлин — рядом, в двух шагах от него!

— Мой отец всегда говорил, что это — сердце Дэйра, — мягко сказал Нилл. — Мы сделали все, чтобы это место осталось нетронутым, поскольку, как всякое сердце, оно дает жизнь всему остальному поместью.

— Здесь и вправду чудесно! — с восторгом вздохнула она. — Если у земли может быть сердце и душа, тогда я уверена, твой отец был совершенно прав.

— Он уверял, что это место — обиталище фей, но сейчас мне кажется, что он просто любил его за красоту.

Девушка смутилась:

— Мои растения… мне не следовало выкапывать их!

— Нет. Даже живущие тут феи, думаю, сочли бы за честь, что Кэтлин-Лилия побывала здесь, чтобы перенести часть их богатства в Дэйр.

Лепесток цветка нежно опустился на ее щеку, и Нилл осторожно смахнул его. Глаза Кэтлин расширились от удивления. Ее смущение и радость заставили его пожалеть, что он не сказал это раньше. Нилл вдруг с изумлением почувствовал, что между ним и этой девушкой, так тонко понимающей красоту, радость и печаль его родной земли, протянулись какие-то таинственные нити.

— Мы приезжали сюда за день до того, как моего отца арестовали, — сказал он. — Мама с Фионой на одной лошади, а мы с отцом — на другой. Помню, мама часто плакала. Она просила нас молиться за человека, который был ближайшим другом отца. Он умер, но я так и не понял, почему она плакала. Ведь он был воином и нашел свою смерть в бою. Именно о такой смерти я всегда мечтал.

Не знаю почему, но в тот раз мне показалось, что все вдруг изменилось. Отец сказал матери, что все произошло именно так, как должно было. Но может быть, он уже о чем-то догадывался. Нет, не могу сказать, что я чего-то боялся. Ведь в моих глазах отец был героем — он мог сражаться с морскими чудовищами, запросто управиться с целой армией. Он был Ронан из Дэйра, о его храбрости барды слагали песни. Кто мог победить такого человека, как мой отец?

— Как я тебе завидую, Нилл! Должно быть, это дар судьбы, когда чувствуешь, что тебе ничто не угрожает.

— Да, только тогда я этого еще не знал. Был уверен в том, что отец всегда будет рядом. И поэтому, когда его не стало, было особенно больно. — Голос Нилла задрожал. — В тот, последний день отец подарил мне деревянный меч, словно я уже стал настоящим воином, приказав защищать мать и сестру. Господи, да я чуть было не лопнул от гордости! — Нилл с трудом проглотил вставший в горле комок. — Плохо же я выполнил его приказ, верно?

— Ты сделал все, что смог. Ты ведь был совсем еще мал, а на тебя вдруг свалилось такое горе. Твой отец понял бы и простил тебя.

— Но теперь я мужчина. И глупо было бы искать оправдание.

Нилл и сам не понимал, что побудило его рассказать Кэтлин о том, что случилось тогда, — сожаление, гнетущее чувство вины или любовь отца, которая, как он тогда верил, принадлежала ему без остатка?

Взяв девушку за руку, Нилл потянул ее за собой вверх по склону холма. Прежде это место принадлежало им одним — матери и Фионе, отцу, ему самому. Мальчишкой Нилл свято верил, что если они останутся здесь навсегда, то обретут бессмертие и будут жить вечно, подобно древнему герою Ойзину, ушедшему в Страну Вечно Юных.

— Там, в самом конце подъема, лежит огромный камень, — смущенно объяснил Нилл, — с такими же надписями, как на том, что возле твоего аббатства.

Но когда они оба взобрались на вершину холма, то не вид древнего алтаря заставил Нилла застыть на месте. Он увидел нечто, чего на этом месте раньше не было. Под деревом, где они пировали в тот последний день, теперь высилась пирамида из камней. Нилл замер, не в силах отвести от нее глаз, и почувствовал, как вдруг болезненно сжалось его сердце. Могила. Чья она? Несомненно, отца.

Украдкой бросив взгляд в сторону Кэтлин, он прочел жалость и тревогу в ее глазах.

— Твой отец, — растерянно выдохнула она.

Молча кивнув, Нилл вновь отвернулся и посмотрел на памятник. Ни одна травинка, ни один сорняк не решился просунуть свою голову меж угрюмых камней. Даже виноградная лоза не оплетала могилу.

Судя по всему, кто-то навещал его, и навещал часто. Фиона, догадался Нилл, и сердце его сжалось от неожиданной жалости. Откуда столько нежности в брошенном всеми ребенке? Неужели она помнит тот летний день, сочные вишни, игры в морских чудовищ и огнедышащих драконов?

Одна-единственная гроздь полураспустившихся цветов сиротливо лежала поверх камней. Кэтлин, нагнувшись, осторожно дотронулась до нее, и лицо ее омрачила печаль.

Вдруг несколько цветков скатилось на землю, и Нилл замер, словно пораженный громом, — он вдруг увидел то, что лежало под ними. Маленький деревянный меч.

— Ох, Нилл! — отступив на шаг, растерянно выдохнула Кэтлин.

Нилл с трудом проглотил вставший в горле ком. Опустившись на одно колено, он протянул руку, и ладонь его сомкнулась вокруг украшенной великолепным деревянным узором рукояти.

— Тогда меня разморило и я уснул, а потом и забыл про меч. Оставил его тут. А на другой день отца увезли, — хрипло пробормотал он. — Накануне он пообещал мне, что сам вернется за мечом, привезет его на следующий день, но не смог.

— Где же твоему отцу удалось отыскать такую прекрасную вещь? — благоговейно коснувшись игрушки, тихо спросила Кэтлин.

— Он вырезал его сам. Я помню, как он подолгу сидел возле камина и длинные золотистые стружки одна за другой падали ему на колени. Фиона собирала их, а потом забавлялась тем, что вешала на уши собакам.

— Твой отец, должно быть, очень любил тебя. Иначе вряд ли он стал бы тратить столько времени и сил на детскую забаву.

Да, это правда, подумал Нилл. Ему вдруг вспомнилась гордость, сиявшая в глазах отца всякий раз, когда он поглядывал на сына, та нежность, с которой он касался его волос, сильные отцовские руки, подбрасывавшие его высоко в воздух.

Уголки губ Кэтлин опустились. Незаметно для себя она коснулась широкого золотого браслета, украшавшего ее тонкое запястье.

— Должно быть, это замечательно, когда у тебя есть семья. Чудесно знать, что ты нужен родителям, что они тебя любят. Все эти годы в аббатстве я ломала голову, гадая, почему мои родители отказались от меня. Нет-нет, я была счастлива. Аббатиса любила меня всем сердцем. Но я хотела бы иметь семью. Мать, отца, сестер и братьев, которые принадлежали бы только мне. А матушка принадлежала вначале Господу Богу, потом монастырю и только потом уже мне. Скажи, Нилл, это очень плохо, что я так думаю? Наверное, я неблагодарная?