В письме, которое Уилбур написал после того, как провел всю вторую половину дня в Лувре, он рассказал о коллекции французских мастеров XIX века, в том числе Делакруа, Коро, Милле и Курбе. «Не могу претендовать на то, что являюсь большим знатоком, но я склонен думать, что через 500 лет ее [коллекцию] признают одной из величайших в истории». В произведениях Коро его больше всего впечатлило небо. Оно излучало свет.

Такой интерес к искусству был не только необычен для человека, столь увлеченного техническими инновациями, но и свидетельствовал о его исключительных способностях и широте ума. За недели и месяцы, проведенные в Париже, Уилбур по собственной инициативе посетил Лувр по меньшей мере 15 раз.

При всем том в письмах он ни словом не обмолвился о пристальном внимании со стороны прессы и переполохе, который вызывало его появление в общественных местах. Всякие надежды на сохранение анонимности исчезли. Репортеру из «Вашингтон пост», который остановил Уилбура в вестибюле отеля «Лё Мёрис», он ничего не рассказал о своей машине и своих планах. Когда разговор перешел на различия между полетами на аэроплане и воздухоплаванием, Уилбур сказал, что он никогда не поднимался на воздушном шаре, но что это «совсем не похоже на полеты на самолете, которые сродни наркотику. Полетев однажды, уже почти невозможно думать о чем-то другом».

В середине июня он вместе с Хартом Бергом отправился посмотреть гонки на воздушных шарах в Сен-Клоде. В толпе элегантно одетых людей, среди которых был Густав Эйфель и посол Соединенных Штатов Генри Уайт, Уилбур привлек к себе больше всего внимания. Репортер из «Геральд де Пари» подошел к нему с вопросом:

– Приехали отдохнуть, мистер Райт?

– В известной мере да, – ответил Уилбур. – Я изо всех сил развлекаюсь и рассматриваю всякого рода новшества.

– Вам нравится Париж?

– Прекрасный город.

Тот факт, что велосипедный мастер из Огайо проводит часы среди шедевров живописи в Лувре, очевидно, не вызывал у прессы интереса.

Организованные Бергом деловые встречи начались на следующий же день после приезда в Париж. Уилбура привезли к покровителю французского воздухоплавания, который всерьез интересовался авиацией, – Анри Дойчу де ла Мерту. В письме Орвиллу Уилбур охарактеризовал его как «французского короля из „Стандарт-ойл“». Были также встречи с Арнольдом Фордайсом, Бонелем и чиновниками из французского правительства. Берг «пролезет куда угодно», сообщал Уилбур Орвиллу, и, соответственно, дела шли хорошо. Берг был «очень практичен», и это Уилбуру нравилось. Кроме того, он всегда готов был перевести французскую речь, даже если говорили очень быстро. Можно было рассчитывать, что Берг всегда сделает все от него зависящее для успеха дела. Кроме того, он был «полон энергии как никто» и действительно умел «находить общий язык с людьми».

Деловые переговоры часто казались бесконечными, но перспективы достижения соглашения выглядели обнадеживающими. За свой «Флайер» Райты могли получить 350 000 долларов, если до заключения соглашения проведут демонстрационный полет во Франции. Французы настаивали на том, что должны увидеть самолет и посмотреть, как он функционирует, и, конечно, имели на это право. «Чайник начинает кипеть довольно сильно», – сообщал Уилбур. Но затем одна влиятельная группа французов затеяла спор с другой не менее влиятельной группой, начались политические интриги, и процесс замедлился.

Не так уж много лет назад Уилбур решил, что не подходит для «занятий коммерцией». Сейчас он оказался в эпицентре сложнейших коммерческих переговоров, играя действительно по-крупному с очень опытными предпринимателями, политиками и бюрократами, причем говорящими на языке, которого он не знал. Для него все было ново – и сама игра, и игроки, и антураж, и язык. Но Уилбор твердо отстаивал свою позицию и был бодр и напорист, хотя знал, что говорят о нем за кулисами переговоров. В военном министерстве считали, что Райты – «лжецы, как все американцы», «недостойные люди», которые пытаются продать Франции «не имеющую ценности вещь», в которую не верят даже в самой Америке.

Осторожный, очень наблюдательный, терпеливый, «никогда не раздражавшийся», как писал его отец, Уилбур не терял уверенности. Он мог быть жестким, но не безапелляционным, мог не соглашаться, но не становился при этом агрессивным. И никогда не возникало сомнений в том, что когда он говорит, то знает, о чем.

Но важнее всего то, что Уилбур всегда оставался самим собой, прямым и скромным человеком, и это говорило в его пользу. Незнание французского, простота были, пожалуй, его преимуществом. Как и предсказывал Харт Берг, Уилбур был исключительно веским доводом и даже более того.

Хотя то, что Уилбур не пил, не курил и не проявлял, хотя бы внешне, интереса к женщинам, конечно, вызывало у французов недоумение.

На протяжении всего пребывания во Франции он держал в курсе происходящего домашних, особенно Орвилла. В письмах и телеграммах, часто очень длинных и подробных, Уилбур описывал разные комбинации того, как они могли бы заработать в зависимости от того, кто и как вложит деньги. Опытный финансовый репортер едва ли смог бы осветить эту тему лучше.

Если выдавалась возможность отдохнуть, Харт Берг устраивал поездки на своем шикарном автомобиле с шофером. В сопровождении миссис Берг они катались по Булонскому лесу или выезжали в Фонтенбло и Версаль.

Однажды утром в понедельник, когда Уилбур еще лежал в кровати, в дверь номера постучал служащий отеля и сказал, что в небе над Парижем летает дирижабль, который называется «Ла Патри». Уилбур знал, что этот дирижабль был первым «воздушным кораблем», заказанным французской армией. Он быстро оделся и поднялся в сад на крыше отеля.

«Ла Патри» («Отечество») представлял собой гигантскую емкость в форме колбасы, надутую газом, с открытой гондолой для экипажа, подвешенной снизу. Дирижабль пролетел над Триумфальной аркой и почти над «Мерисом» со скоростью, составившей, по оценке Уилбура, 24 километра в час. Уилбур назвал этот полет «очень успешным испытанием». Однако вскоре он написал, что стоимость такого воздушного корабля была в десять раз больше стоимости «Флайера», а скорость «Флайера» была вдвое выше, чем у дирижабля. Его летающая машина была еще в самом начале пути, в то время как дирижабль «достиг своего потолка и скоро станет вчерашним днем». При этом, однако, зрелище дирижабля, летящего над Парижем, стало прекрасным началом дня.

Как правило, каждое утро предвещало новые деловые встречи.

Постепенно стал ясен главный вопрос: продавать «Флайер» французскому правительству или создавать коммерческую компанию с Анри Дойчем? Вероятность заключения контракта с правительством казалась очень высокой до тех пор, пока не вмешались военные. Они настаивали на проведении испытательного полета «Флайера» при слишком сильном ветре и требовали заключения эксклюзивного соглашения сроком на три года. Уилбур не соглашался ни с тем ни с другим.