"От верблюда", – вновь мрачно подумал Гуров.

Что-то в тоне голоса, в испуганном выражении лица Пащенко убеждало Льва в том, что Ирина говорит правду.

– Что Бортников имел в виду, когда говорил про занавес? Да закурите вы, я же вижу, что вам очень хочется! – Гуров повернулся к Станиславу. – Дай-ка мне тоже сигаретку. И приоткрой окошко, а то мы без всяких карбонилов тут ласты склеим от дыма. Так какая еще завеса, Ира?

Она задумалась. Прикурила от протянутой Крячко зажигалки, несколько раз жадно затянулась. Потом неуверенно сказала:

– Саша здорово выпил тогда. Я до конца не поняла. Думаю, он тоже. Что вроде все игры со спиртом – это на поверхности. Война Андриевского с Гуреевым, прочее такое. Кто-то их стравливает втемную. Кто-то стоит за ними, вот что Саша хотел сказать. Как кукловод за ширмой. Он ниточки дергает, а куклы руками машут. Вроде как дерутся. Кукловод захочет – обниматься будут.

"Куклы – это Мачо с Гробом, Беззубова покойная, Шуршаревич, тоже уже наверняка покойный, – подумал Гуров. – А кукловод – это мой гипотетический "верблюд". Бортников хотел свой кукольный статус изменить. Кстати, если бы не случайность нелепая, то он своего почти наверняка добился бы. Его взяли бы на короткий поводок. Запугали бы, но потом... Потом подняли бы на уровень выше. Эх, Александр Григорьевич! Жаль мне тебя чуточку, хоть именно ты, я в этом не сомневаюсь, ухайдакал Алину. Да! Мы все чего-то ждем, а в конце каждого ждет деревянный ящик... Однако кто же публика на этом спектакле театра марионеток? Публика – это я. Плюс Крячко с Петей Орловым. Плюс все российское МВД. В такой компании даже не стыдно, когда тебя дурачат. Только вот хрен дождется кукловод от нас оваций. Закидаем гада, и не тухлыми яйцами, а чем-нибудь посущественнее".

Он опустил стекло со своей стороны, выбросил докуренную до самого фильтра сигарету. Сквознячок освежил прокуренную атмосферу "Галлопера". Стало сыровато-зябко, Светлораднецк заволакивало туманом. В мутно-молочной пелене перспектива улицы терялась, сходила на нет. Дом Пащенко, до которого было всего-то метров пятьдесят, уже едва просматривался за лениво колыхавшейся белой завесой.

"Вот точно такая же завеса в этом деле, – вернулся к своим размышлениям Гуров. – А еще это похоже на слой припорошенного снегом тоненького ноябрьского ледка, под которым струится черная стылая вода. Ступишь неосторожно – поминай как звали! Правда, в нашем случае под ледком струится другая жидкость черного цвета – нефть. Нехило разбавленная кровушкой. Подарить, что ли, Ирочке сравнение? Для очередной забойной статьи? Кстати, надо с ней что-то решать. Оставлять ее сейчас в городе – как бы одним трупом больше не стало. Под плотную охрану местных ментов? А я им, особенно некоторым, верю? Нет, тут надо вот что..."

– Где живут ваши родители? В Питере? Чудесно! Давно их навещали? Ах, третий год выбраться не можете. – Гуров довольно улыбнулся. – Вот и сделаем людям приятный сюрприз. Вон ваш подъезд, Станислав проводит до квартиры. Во избежание. Чего? Я не знаю чего, но мне так спокойнее. Ваши похороны – совсем не то зрелище, какое я всю жизнь мечтал увидеть.

– Так вы думаете... – зрачки ее расширились от ужаса.

– Я не думаю, я знаю. Но вы не дослушали. На сборы даю пять минут. Паспорт, другие документы, деньги, что еще сочтете нужным. Кошка или какая еще живность есть у вас? Вот и отлично, что нет.

Лев вновь повернулся к Крячко:

– Стас, как у нас с наличкой? Ага, более чем. Так. Затем мы отправляемся в аэропорт, берем вам билет до Питера. После чего отводим вас в линейное отделение милиции, где вы сидите тихо, как мышь под веником, до того момента, когда объявят посадку. Что-что? Туман, говорите? Значит, будете сидеть у линейщиков, пока погода не наладится. Хоть сутки. Хоть двое. И даже в туалет ходить в сопровождении двух сержантов, я лично такое распоряжение отдам. Впрочем, не смею неволить. Если желаете – оставайтесь дома, только охранять вас мне недосуг. Возвращаться когда? Через неделю можете смело. А редактору своей "Дейли ньюс" скажете, что вас летающая тарелка на Юпитер уволокла. Обдумайте репортажик, время будет!

Еще чуть ли не полтора часа ушло у друзей на возню с Ириной. Только к шести вечера усталые, злые и голодные сыщики добрались до своего временного жилья.

Всю дорогу от аэропорта Гуров угрюмо молчал. Хорошо изучивший друга Станислав даже не пытался расспрашивать Льва о предмете его мрачных размышлений. Ему хватало проблем с "Фордом", рассекавшим все густеющий туман, словно мощный торпедный катер океанские волны.

Но вот теперь на теплой, ставшей даже в чем-то привычной кухоньке пришла пора поговорить. Подвести итоги. Прикинуть планы на будущее.

– Скажи, что ты думаешь об этом диком набеге на Шуршаревича? Не в деталях, а, – Гуров рукой нарисовал в облаке табачного дыма нечто округлое, – в целом. Общее впечатление, а?

Крячко задумчиво посмотрел на кончик своей тлеющей сигареты. Затем отхлебнул чая, на кофе он уже смотреть не мог. Вот хорошей водки выпил бы с удовольствием, но придется подождать. И без нее сплошной туман в голове, почище, чем на улице.

Он еще несколько минут молчал, стараясь более четко сформулировать ответ на вопрос друга, а затем решительно сказал:

– Общее впечатление – эта мясорубка вообще не могла произойти! Она из другого времени. Десятилетней, скажем, давности. Тогда – да! Тогда жмуров укладывали штабелями, никого это не удивляло.

– Произошла же. Шуршаревич мертв.

– Его можно было отправить к праотцам ювелирно. Без этой запредельной жути с потоками крови. Были бы деньги, а они у финансировавших налет были. Одно оружие их, джип, мини-бульдозер... Киллер со снайперкой на порядок дешевле бы обошелся. Кстати, так безопаснее. Надежнее, наконец. Могли ведь бандюки не найти объект, если б он сдуру, с перепугу лютого сам под "мосберг" не полез.

– Посмотри на это с несколько другой стороны. – Гуров тоже отпил глоток чая. Хотелось закурить, но от непривычно большого числа уже выкуренных сигарет першило в горле. – Почему эта дикость оказалась возможной? Даже необходимой? Киллер, говоришь? Все верно, но это требует времени. Кроме того, для такого изящного решения необходимо, чтобы объект вышел за пределы особнячка, охраняемой зоны. А он не собирался никуда выходить. Значит? Значит, убрать его надо было срочно, не считаясь с потерями, с риском провала акции, с неизбежной засветкой.

– Но потерь у них практически не было, этот загрызенный не в счет. Местные менты безобразно лопухнулись, – возмущенно возразил Крячко. – Какая засветка, кто засвечен-то?!

– Ло-пух-ну-лись? – тихо, по слогам произнес Гуров. – А если нет?

– Ты что же, намекаешь... – потрясенно начал Крячко.

– Уже не намекаю, – Лев грустно опустил голову на руки. – Уже прямым текстом шпарю. Ох, вымотался я, Станислав Васильевич! Как же я ненавижу предателей, иуд в наших собственных рядах, среди своих. Ничего не знаю гаже, нежели ссученный мент. Ты сложи два и два, подставь в это уравнение вместо иксов-игреков пару фамилий. Тут оно в тождество и превратится.