Здесь он был выше всех и мог смотреть через открытое окно на площадь, на прохожих на улице и на палаццо, стоявшее к нему боком. С другой стороны через дверной проем ему видны были столики у кафе и все его посетители. Ближе к нему сидела парочка. Они держали друг друга за руки и о чем-то увлеченно говорили, позабыв обо всем на свете. Девушка, стройная, светловолосая, в зеленой блузке, напомнила ему Юлю. Особенно когда смеялась, откидывая назад голову, и поправляла рукой волосы. Антон Ильич долго смотрел на нее, ничуть не заботясь о том, что помешает: казалось, даже если наступит вечер и все вокруг разойдутся, эти двое ничего не заметят и будут по-прежнему смотреть только друг на друга. Антон Ильич вздохнул. Да так громко, что официантка, проходившая мимо, приняла это на своей счет и поспешила его успокоить:

– Сейчас, сейчас. Ваш заказ уже несут.

Кофе был выше всяких похвал, и Антон Ильич, не медля, заказал еще одну чашку. Надо будет привести сюда Юлю, подумал он машинально и тут же спохватился – о чем это он? Где он, а где Юля?

За полтора часа, что Антон Ильич сидел у окна, посетители в кафе не поменялись. Столики были все так же заняты, никто не собирался уходить, все по-прежнему сидели на солнце, болтали и заказывали еще напитки. Казалось, никто здесь никуда не торопился. А Антон Ильич и подавно никуда не спешил. Его самолет улетал лишь в следующий четверг. Времени у него было предостаточно, целая неделя. Как проведет он ее, он не знал, да и не думал еще об этом, но неторопливость местных жителей действовала на него успокаивающе. Если бы они суетились, озабоченные срочными делами, он, пожалуй, почувствовал бы себя здесь совсем чужим. А так он сливался с всеобщей неспешностью и ощущал себя частью этой размеренной и дружелюбной жизни.

Завсегдатаи кафе, заходившие внутрь поздороваться с барменом, здоровались и с Антоном Ильичом, отчего-то принимая его за своего. То ли оттого, что он сидел поблизости от бара, то ли потому что он сидел здесь, давно уже выпив свой кофе, как будто чего-то ждал. Какой-то парнишка раздавал всем открытки с приглашением на концерт и вручил одну Антону Ильичу, предлагая ему непременно сегодня быть и подробно объясняя, куда нужно идти. Позже он таким же образом получил приглашение на спектакль, на какую-то лекцию, названия которой он не понял, и десятипроцентную скидку в магазине белья. Создавалось впечатление, будто всего его только и ждали, и что всюду его желали видеть. Планов на вечер было хоть отбавляй, и Антон Ильич, все еще не сходивший со своего места у окна, почувствовал, что город его принял.

После обеда он долго гулял. Людей на улице прибавлялось. В центральной части все передвигались пешком, лишь изредка кто-нибудь возьмет да и проскочит на мопеде, нарушая правила. Зелени здесь почти не росло, деревья, украшавшие углы зданий и парадные двери, стояли в кадках. Завидев небольшой тенистый парк, Антон Ильич направился туда. В центре, посреди деревьев стоял чей-то каменный бюст. Он приблизился и прочитал имя – Эль Греко. Рядом расположились кафе. И снова множество молодых людей и девушек, и все они курят, спорят, смеются, целуются, играют в нарды. Появились музыканты с веселыми гармошками. За ними другие, с гитарами, расположились и стали петь на английском. Зажглись окна, засветились витрины. В магазинчиках забегали покупатели. Антон Ильич зашел в книжный, попавшийся ему на пути, полистал альбомы с фотографиями города, потом набрел на полку, где было кое-что на русском, в основном, путеводители и карты. В руки ему попалась книга с названием «Критская кухня». Решив не уходить с пустыми руками, он купил ее, да так и вышел на улицу, держа ее подмышкой. Зазывала из ресторанчика по соседству – разряженный мужичок с морщинистым лицом – подскочил к Антону Ильичу, выхватил книгу из его рук и стал объяснять, размахивая руками, мол, выкинь ты эту книгу, лучше зайди в мой ресторан, я покажу тебе настоящую критскую кухню. Но место Антону Ильичу не понравилось, да и настырный мужичок тоже. «В другой раз», с улыбкой пообещал он, забрал свою книгу и пошел дальше.

К вечеру на улицах стало так оживленно, что Антон Ильич смотрел и все не мог поверить, что он находится в гуще празднично одетых людей, и что рестораны здесь забиты до отказа, и что все вокруг движется, празднует, живет. Душа у него пьянела от света фонарей, от музыки, от голосов вокруг и сотен лиц, мелькавших повсюду. Ноги ослабли от усталости, а он все ходил и ходил, слонялся безо всякого дела, только бы надышаться теплом этих незнакомых ему и таких славных людей.

Когда ноги его вконец отяжелели, он стал искать глазами место, куда бы присесть. Вскоре он заметил ресторанный дворик, который уходил глубоко внутрь. С улицы были видны уютно горящие свечи и белые скатерти на больших круглых столах. Он прошел внутрь, его пригласили за столик. Он с облегчением сел и вытянул ноги.

Это был дорогой и помпезный ресторан, который держала семья греков. Все они были тут. Хозяин с двумя сыновьями составляли столы, пододвигали стулья, женщины носили с кухни тарелки. Сегодня ждали большую компанию, и хозяин, заметно взволнованный, все гонял сыновей и покрикивал, чтобы столы ставили ровнее, а стулья не забывали протирать. Сыновья не разделяли его энтузиазма и делали все медленно, с прохладцей. Они тянули столы то в одну сторону, то в другую, потом долго волочили стулья из комнат, и окрики отца, казалось, не имели на них ни малейшего воздействия. Сам он, сухонький, поджарый, с черными усами, энергично бегал по ресторану, успевая повсюду и не забывая оказать внимание гостям, которые, помимо Антона Ильича, пока занимали еще только два стола – многочисленное семейство греков, начинавшееся седой сгорбленной старушкой и завершавшееся маленькими детьми за одним, и двумя пышными барышнями в шляпах и вечерних туалетах за другим.

Чтобы пройти в уборную, Антон Ильич поднялся по широкой скрипучей лестнице, ведущей на второй этаж. Там были жилые комнаты, по всему было видно, что здесь жили хозяева. Когда он вернулся, официант подал суп, которого Антон Ильич не заказывал. На его удивление, к нему ту же подошел хозяин и лично, с поклоном, объяснил:

– Это комплимент от заведения.

В белой тарелке с очень широкими краями и низким углублением посередине дымился овощной бульон. К нему принесли домашний хлеб и бутылку воды – всего этого Антон Ильич тоже не просил, но с удовольствием приступил к еде.

Еще не раз хозяин заглядывал к Антону Ильичу. То рекомендовал ему молодое вино, и Антон Ильич попробовал бокальчик, то советовал, что выбрать на десерт. А когда Антон Ильич отказался от кофе, памятуя о том, сколько чашек он уже выпил в итальянском кафе, он предложил ему редкий сорт горного чая, который они собирали сами и едва ли не вручную, забираясь в горы в определенное время года – так, во всяком случае, понял с его слов Антон Ильич. Чай, правда, оказался горьким как ромашковая настойка. Но все остальное пришлось по душе Антону Ильичу.

В ночных огнях сияли белые скатерти, белые стволы деревьев, толстые белые свечи и выкрашенные в белый глиняные цветочные горшки. На улице гудел народ. И в ресторане становилось шумно. Хотя большая компания еще не прибыла, и длинный стол так и стоял посередине, накрытый и сервированный, другие места заполнялись гостями. Никто здесь не был один, все общались и разговаривали, и даже две дамы в вечерних платьях о чем-то оживленно шептались, наклонив друг к другу свои шляпы.