Желание закипело в крови, и он сдался. Захлопнув дверь и не выпуская Тори из рук, он взял обеими ладонями ее голову и, притянув к себе, прижался губами к ее губам. Прошелся языком по нижней губе, потом проник в сладкую, зовущую глубину ее рта. Язык к языку… и тут же, услышав ее прерывистое дыхание, почувствовал себя завоевателем.

Но очевидно, Тори не получила того наслаждения, которого ждала, и прежде чем он смог ощутить себя хозяином положения, она глубоко вздохнула, переплетя свой язык с его. Приподнявшись на цыпочки, она обняла его за шею. Чувствуя каждый изгиб ее тела от груди до колен, Джон потерял последние остатки самообладания, за которые так цеплялся.

Продолжая обнимать Тори, он прижал ее спиной к стене, осторожно придерживая ее голову, чтобы она не ударилась о сгену, и, припав к ее губам, проник языком в глубину ее влажного рта. Господи, он помнил этот вкус, он никогда не мог избавиться от этих воспоминаний… Он знал ее… Он помнил ее… И он хотел от нее большего… Сейчас, немедленно…

Желание переполняло его, затмевая рассудок. Он склонился к ней, еще сильнее прижимая ее к стене. Она едва внятно проговорила что-то, и на какую-то долю секунды это отрезвило его. «Господи, старина…» Оторвавшись от ее рта, он посмотрел на нее. Что происходит с ним? Он всегда был мистер Невозмутимость, мистер Мне-ничего-не-надо-если-ты-не-хочешь. Он уже не был тем юным Джонни, который сходил с ума, запустив руку в первую пару трусиков. Тяжело дыша, он уперся лбом в ее лоб.

— Черт, мы должны вести себя благопристойно, да? — Слыша, как его сердце колотится в груди от тревоги, волнения, стыда и неутоленного желания, он выпрямился, глядя на нее.

Виктория заморгала, подняла на него затуманенные глаза, потом они прояснились… только для того, чтобы пристально посмотреть на него.

— К черту благопристойность! — Стянув резинку с его волос одной рукой и обвив другой его шею, она притянула к себе его лицо. — Я хочу тебя такого, какой ты есть, — прошептала она и прижалась к нему всем телом.

Задохнувшись от удивления, не веря своим ушам, он отступил назад, и на этот раз уже его спина оказалась припертой к стене. Покачав головой, сознавая, что никогда в своей жизни еще не попадал в ситуацию, которая бы настолько обескуражила его, он был снова сражен наповал, когда она, приподнявшись на цыпочки, впилась губами в его губы. Она целовала его с необузданной страстью: «я-умираю-от-желания-забудь-обо-всем-и-иди-ко-мне». Как ни странно, такой откровенный призыв имел мало общего с той Викторией, какой она стала; но короткая неделя, которую он провел с ней шесть лет назад, вдруг вспыхнула в его воображении с такой поразительной ясностью, словно это было вчера.

И он сдался окончательно.

Он обнял ее за талию и целовал, целовал, целовал… Чем сильнее она прижималась к нему, тем сильнее разгоралось его желание. И так продолжалось, пока он не почувствовал, что больше не в состоянии сдерживаться… Согнув колени, он привлек ее к себе, и тут же глубокий стон вырвался из его уст, когда она, шагнув к нему, прижалась бедрами к выпуклости под его джинсами. Словно ключ, входящий в замочную скважину. Если бы эта скважина не была экипирована ремнем целомудрия от «Леви Страус».

Взявшись за пояс ее джинсов, он оторвался от стены и, не выпуская Викторию из рук, сделал несколько шагов по направлению к спальне, продолжая возиться с застежкой. Они уткнулись в противоположную стену, сбив лампу со стола.

Ему казалось, что комната величиной с футбольное поле, пока он вел Тори к постели. Она упала на спину, увлекая его за собой. Прерывисто дыша, он смотрел на нее; на ее каштановые волосы, разметавшиеся вокруг лица, на пылающие щеки, на губы, покрасневшие и припухшие от его поцелуев.

— Боже, ты ослепительна! — прохрипел он.

— Гм… — Она закинула руки за голову, потянулась с чувственной негой и, распластавшись на шелковом покрывале, улыбнулась ему. — Это все мои покрасневшие от слез глаза. Последний писк в мире моды.

Так как ничего умного не пришло ему в голову, чтобы выразить переполнявшие его чувства, он саркастически улыбнулся:

— Да, ты обожаешь ходить по острию ножа — это первое, что приходит на ум, чтобы описать тебя.

Она засмеялась тихим грудным смехом, от которого его сердце заколотилось еще сильнее, и он, сняв с нее туфли, бросил их через плечо. Пока они осуществляли свой импровизированный танец, передвигаясь от стены к стене, ему удалось расстегнуть ремень на ее джинсах и спустить молнию, и теперь оставалось только снять их и отшвырнуть на пол. Под ними были крошечные бикини — черное кружево и нежный кремовый шелк.

И он отвел глаза, чтобы посмотреть на ее лицо.

— Черт, Тори. Я так сильно хочу тебя, что едва могу передвигаться.

— Да? — Ее глаза сверкнули и остановились на ширинке его брюк. — Тебе повезло, что я рядом, значит, доктор не потребуется. — С кошачьей улыбкой она оперлась на локоть и потянулась к его ремню.

Опустившись сверху, он переплел свои пальцы с ее и прижал руки Виктории к постели над ее головой, и теперь их тела соприкасались от головы до пальцев ног. И он снова стал целовать се сладкие, сладкие губы.

Это было прекрасно, но этого было мало, и вскоре все, что он мог слышать, было грубое, учащенное дыхание и стук собственного сердца. Чувствуя под собой ее распростертое тело, он наслаждался нежной упругостью ее груди. Короткий стон, а может быть, вздох слетел с ее губ и прозвучал как призыв продолжать дальше, отбросив контроль. Изнемогая от желания, он ощущал, как его мужское естество отзывается на каждое ее движение, пусть самое мимолетное, на каждый ее вздох…

Быстрыми торопливыми движениями она освободила его от кожаной куртки, и ее нежные пальцы, проникнув под трикотажную майку, коснулись обнаженного тела. Он задрожал. И тогда его поцелуи стали еще необузданнее. Голая кожа к голой коже. Ее руки, отодвигая майку, ласкали его грудь и спину. И только когда Виктория издала короткий недовольный возглас, потому что она не могла снять ее без его помощи, он прервал поцелуй и помог ей стянуть майку через голову.

Когда он снова опустился на нее, она, приподнявшись, поймала жадными губами его поцелуй. Она обнимала его плечи, ласкала спину… ногти впивались в кожу, прежде чем пройтись по мускулистым рукам. Он вздрагивал от каждого прикосновения. А когда она приблизилась к его животу, он приподнялся, позволяя ей подобраться к тому месту, которое особенно жаждало ее внимания.

Она не знала стыда, стараясь угодить ему; ее пальцы бродили по его груди, подернутой жесткой порослью волос, нащупав соски, ласкали их нежно и требовательно…

Вряд ли это было самое чувствительное место на его теле, но именно эти прикосновения заставили его вспомнить о ее сосках. Потому что он помнил их, не забыл ни одну деталь: ни цвет, ни форму, ни их трепетность, ни истому. Более того, он помнил их необычайную возбудимость. Воображение рисовало ее обнаженную грудь — острые соски, или прижатые к его торсу, или зажатые меж его пальцев, или в его губах, — затмевая все прочие мысли. Он приподнялся над ней, встав на колени.