Мейсон вздохнул. В тюремных правилах было четко и однозначно прописано, что жертвы не имеют права посещать заключенных, и он был вынужден ей это сказать.

— Но ведь бывают исключения, верно? То есть почему бы им не быть?

Мейсон взглянул на часы:

— Верно, исключения бывали, но не в случаях высшей меры наказания, и прошения подавались заблаговременно. Как вы понимаете, решение принимается не за один день — нужно заполнить бланк с ходатайством, пройти собеседования, проконсультироваться с адвокатами и психологом. Все не так-то просто.

— Мистер Мейсон, в этом деле все очень непросто.

Тэб потер нос и тяжело откинулся на спинку стула, пока та не скрипнула.

— Послушайте, я понимаю, что моя просьба… довольно необычная… что такое бывает редко…

— Такого еще не было никогда, миссис Стенли.

— Верно, такого еще никогда не было. Но я прошу сделать для меня исключение. Мне это необходимо.

Мейсон постучал карандашом по ноге. Тюрьма невидимыми нитями надолго связывает между собой преступников и их жертв. На эту тему даже имелось исследование, согласно которому долгие сроки позволяли предотвратить случаи рецидивизма. Но чтобы дело доходило до прощения — такое случалось крайне редко, особенно если речь шла о таком громком деле, каким было дело Дэниэла Роббина. Нет, здесь ни о каком прощении не может быть и речи. Это было частью общественной психологии, и любые усилия, направленные в эту сторону, будут восприняты — и Мейсон это хорошо знал — как напрасная трата денег налогоплательщиков.

— Как я уже сказал, это запрещено. И если говорить начистоту, я не знаю, дам ли я на это согласие, если от меня таковое потребуется. По-моему, вы слишком переживаете за убийцу собственного сына. Поймите, мы ведь пытаемся оградить вас. Это в ваших собственных интересах.

Кончиком остро отточенного карандаша Мейсон проделал дырку в листке бумаги.

— В моих интересах? Не сочтите это знаком неуважения с моей стороны, но, мистер Мейсон, скажите: откуда вам знать, что в моих интересах, а что нет?

И вновь Мейсону вспомнилась мать. Было в голосе миссис Стенли некое упорное отчаяние, которое другому человеку было невозможно ни прочувствовать до конца, ни охватить разумом.

— А что говорит по этому поводу ваш муж, миссис Стенли? Он тоже хотел бы встретиться с мистером Роббином?

Молчание.

— Миссис Стенли? Ваш муж, ваша семья — они поддерживают это ваше намерение?

— Не знаю, сэр.

— Простите?

— Я не знаю.

Мейсон подался вперед.

— Но вы, я надеюсь, говорили с ними об этом? Им известно, что вы хотите сделать? Они в курсе, что вы переписывались с убийцей собственного сына?

Молчание.

Мейсон тотчас мысленно представил ее себе. Скромно одетая, она сидит в кухне. На окнах выцветшие занавески, в клеточку или в цветочек. Ему было известно, что она живет на ферме в Иллинойсе, и он без труда представил себе старый деревенский дом. Обстановка более чем скромная, но все на месте, все блестит чистотой. Летом в палисаднике наверняка цветут цветы, позади дома — огород. Он был более чем уверен, что и дом миссис Стенли, и ее жизнь — это нормальный, приятный дом и нормальная, приятная жизнь, почти идиллия. Но то внешне, со стороны, и совсем иное дело — жить этой жизнью, так сказать, изнутри.

— Миссис Стенли, в мои полномочия не входит давать советы…

— Значит, не давайте. Просто скажите мне, какие шаги я должна предпринять. Это все, о чем я вас прошу, и это все, что мне от вас нужно.

Мейсон провел через листок прямую линию.

— Прошу меня извинить, но бессмысленно даже заводить разговор о том, чтобы вам получить разрешение на посещение Роббина, если вы не заручились согласием вашей семьи. Этого не будет. Я лично этого не допущу. Но даже имей вы такое согласие, времени на бюрократические процедуры у вас нет. На это уходят месяцы, если не годы — бесконечные интервью, консультации, согласования, бумаги, которые нужно каждый раз заполнять. Повторяю, все это требует немалого времени, а его у вас нет.

Он услышал, как на другом конце провода что-то упало. То ли ее рука на стол, то ли книга.

— Вы имеете в виду Дэниэла? Что времени у него нет? Вы это хотели сказать?

Мейсон напрягся:

— Я хочу сказать, что, даже будь такое возможно, вам следовало начать этот процесс гораздо раньше.

В трубку ему было слышно ее дыхание. Нет, такое он никак не мог предвидеть. Он и помыслить не мог, что она может позвонить. Да что там, никогда бы даже в голову не пришло. Прочтя однажды их с Роббином переписку, он больше о них никогда не задумывался. Более того, он нарочно задвинул их и чувства, какие они могли в нем пробудить, как можно дальше, на периферию сознания, если не сказать — с глаз долой.

— Дэниэл в курсе? — спросила она. — Вы уже сообщили ему дату?

— Да, мэм.

— И как он воспринял это известие? Как он себя чувствует?

— Я не имею права рассказывать вам, как чувствует себя Дэниэл Роббин. Мне известно, что вы состоите с ним в переписке, однако официально если я и имею право кому-то что-то о нем рассказать, то только его близким.

— Официально у него нет близких. Разве кто-то из родственников пытался связаться с ним за эти годы? Его отец, например? Его вообще разыскивали где-нибудь? А приемные родители? Он хотя бы раз получил от них весточку?

— Нет, мэм. Ни разу.

— Ни писем, ни даже рождественской открытки? Ничего?

Мейсон потер виски:

— Ничего.

— То есть вы хотите сказать, что я единственная, кому небезразлична его судьба? И при этом вы отказываете мне в праве навестить его? Да что там, отказываетесь даже сообщить мне, как он себя чувствует?

— Послушайте, я ценю…

— Он ест что-нибудь? Он хорошо спит? У него депрессия? Вдруг он пробовал наложить на себя руки? Черт возьми, я хочу знать!

Мейсон вздохнул:

— Послушайте, мэм. Я искренне восхищен тем, что вы для него сделали. Я отдаю себе отчет в том, какое требуется мужество, чтобы прийти к решению, к которому пришли вы…

— Сэр, я позвонила вам вовсе не для того, чтобы выслушивать от вас комплименты в свой адрес. В вашей тюрьме сидит человек, который убил моего сына. Не знаю, хорошо это или плохо, но я его простила. Знаю, такое с трудом поддается пониманию, и многие со мной не согласятся. Но мне кажется, что, если для меня есть возможность посетить этого человека, прежде чем вы его убьете, вы обязаны сообщить мне, каким образом я могу этого добиться.

Мейсон съежился в кресле. Было всего восемь тридцать утра, а он уже устал.

— Могу я спросить у вас, почему это так для вас важно?