– Кроме Бланш и Седрика.

– Да, кроме них. Но я не мог не сказать вам, что ничуть не жалею о нашем знакомстве. И что никакие родственные обязательства не помешали бы мне его продолжить, если бы я не боялся навлечь на вас неприятности. – Эти слова давались Дориану непросто. Прежде, встречаясь с другими женщинами, он говорил им нечто подобное. Но тогда это все было поверхностно, скользило по глади его души, как маленькая лодка, и не затрагивало то, что в глубине. Но то, что он чувствовал сейчас, скорее походило на шторм.

– Что вы, – возразила Лоретта. – Благодаря вам я сумела оценить истинное положение вещей и теперь размышляю, что мне делать. Хотя и не нашла еще ни одного подходящего решения.

– У вас все должно получиться, вы очень умная девушка, – произнес Дориан очередной комплимент.

Лоретта рассмеялась.

– А вы – невыносимый льстец! Себе самому вы тоже льстите? – Она смеялась искренне и беззаботно, позабыв обо всех проблемах, неприятностях и запретах.

– Я не осмеливаюсь, мадемуазель.

Этот необычный ответ заставил Лоретту изумленно приподнять брови.

– Что же, вы честны перед собою?

– Всегда. – Не задумываясь и не медля, ответил он.

Девушка вздохнула.

– Хотелось бы мне иметь такую же ясную душу, как у вас, виконт. А мне временами кажется, что я запуталась. И распутаться очень непросто… – Она сразу погрустнела, вспомнив все, что поведал ей дед.

– Веревки можно перерубить одним ударом, мадемуазель, – проникновенно, но жестко проговорил виконт.

– Вы рассуждаете, как воин. – Лоретта скрестила руки на груди.

– А вы – как птица, пойманная в силки. – Дориан смотрел куда-то поверх ее головы, но при слове «птица» взглянул на Лоретту в упор.

Она наконец встретилась с ним глазами.

– Да, меня поймали. Но я вырвусь, я найду лазейку! – пылко заверила она.

– Не боитесь осуждения охотников, мадам?

– Что птице до осуждения? Впрочем, вы правы: я привыкла слыть женщиной с безупречной репутацией. Таковой и постараюсь остаться, – она усмехнулась. – Мы чисты перед светом, пока свет ничего не знает о нас.

– Если вы пожелаете, и не узнает. – Шевалье протянул руку, словно желая коснуться ее щеки, но внезапно остановился.

Лоретта хотела что-то ответить, однако прикусила губу. Дориан молча ждал, что победит: желание продолжить восхитительную беседу на грани полного доверия или же осторожность. Лоретта очень рисковала, говоря с ним о таких вещах. Она вообще рисковала, согласившись принять его предложение встретиться. А он, вместо того чтобы целовать ей руки, подговаривает ее к бунту. Вполне осознанно.

– Что свету до моих желаний! – наконец сказала девушка. – Даже моему брату до них дела нет, хотя мы очень близки. Он… Иногда мне кажется, что и он использует меня в своих целях, и мне это совсем не нравится. Я не хочу об этом думать. Но я точно знаю, что могу ответить. – Она решительно прищурилась и сжала кулачки. – Да, могу. Вы говорите, что я умная женщина, виконт, так вот: я не позволю более собою манипулировать. Я повинуюсь деду в некоторых вопросах, но он не должен мне указывать, как дышать. В конце концов, я тоже могу научиться отвечать… интригой на интригу.

– Бог мой, мадемуазель, вы не должны играть в подобные игры! – Вот чему Дориан не хотел ее учить, так это умению быть такой, как ее дед и отчасти брат.

– Но почему? – внезапно с вызовом спросила Лоретта. – Мне так надоело оставаться в стороне, и… я чувствую себя ужасно: вокруг происходит нечто, о чем я не имею понятия.

– Но это не ваша вина, – попытался воззвать к ее благоразумию Дориан.

– Нет, виконт, целиком и полностью моя! Я не хочу оставаться в стороне и не буду. – Она даже ножкой топнула.

– И закончите свои дни на Гревской площади, – тихо сказал де Бланко. – Или в мирном темном пруду, куда вас с камнем на шее отправит ваш дед, чтобы избежать бесчестья.

Лоретта вскинула голову:

– Вовсе нет! Я буду осторожна. К тому же я никогда не опущусь до откровенно преступных вещей. Мне хочется наконец начать жить настоящей жизнью.

– Интриги – это не только настоящая жизнь, сударыня, но и вполне реальная смерть. Вспомните беднягу Шале, например. Или Элеонору Галигаи, пострадавшую в основном из-за мужа. Или хотя бы беднягу Фуке. Не говорю уж об отравителях… Вам хочется быть сожженной на костре? – Дориан вспомнил излишне подробный рассказ Николя и содрогнулся. – Вы не святая и не сумасшедшая, вы не Жанна д’Арк.

– Я и не пойду войной на англичан. Господь Всемогущий, как вы все драматизируете, виконт! Я стою довольно высоко. Мало кто осмелится предъявлять мне претензии. Дед этого не допустит, я же хочу отвоевать хоть толику свободы у него, а не у других. – Лоретта не могла и не хотела поверить, что со стороны деда ей грозит самая большая опасность.

– Я всего лишь пытаюсь напомнить вам, что с высоты чрезвычайно больно падать. – Это было дерзко, но Лоретта смолчала. Дориан продолжил: – Ваша душа всегда будет чиста, и я не думаю, что вы когда-нибудь прибегнете к грязным методам, но не все люди таковы. Настоящая жизнь – это не только и не столько интриги, мадемуазель.

– А что же это такое? – прищурилась Лоретта.

– Это… просто радость от каждого дня, умение стойко встречать испытания, быть правдивым.

Лоретта покачала головой и помолчала.

– Вы говорите, играть опасно, – сказала она наконец. – Но ведь некоторые выигрывают. И остаются невинны. Перед светом и… перед совестью. Неужели вы находите меня неспособной сберечь чистоту души?

– Посчитать так, мадемуазель, – это словно облить грязью алтарь, – серьезно заявил Дориан. – Я боюсь лишь, не все видят вас так хорошо, как я. Сплетников хватает, и из любой искорки скандала они немедленно раздуют костер.

– Но ведь у меня есть вы, – очень тихо заметила Лоретта. – Вы будете мне помогать, виконт?

– Если вы того пожелаете. – Сердце, казалось, перестало биться.

– Я желаю, – еле слышно произнесла девушка.

– Тогда буду. – Как же легко на это согласиться! И как неразумно. Но разум сейчас молчал.

– С вами так просто! – улыбнулась Лоретта.

– И во что вы хотите сыграть для начала, сударыня? – осторожно осведомился Дориан.

– Пока… ни во что, – призналась Лоретта. – Но я подумаю над этим. Сперва… мне нужно придать жизни смысл – в вашем понимании.

– Я могу чем-нибудь помочь, мадемуазель де Мелиньи? – поинтересовался Дориан подчеркнуто нейтрально. «Если она сейчас скажет, что нет, я… я не знаю, что я с ней сделаю».

Это был самый откровенный разговор, которым удостоила его мадемуазель де Мелиньи за время их недолгого знакомства. «Если ты не в силах полюбить меня, хотя бы… доверься мне». Но он не мог более сдерживаться. С трудом, словно проталкиваясь сквозь окаменевший воздух, Дориан шагнул вперед. Теперь между ним и Лореттой оставался лишь шаг.