Внезапно враждебность, которую Эмили испытывала к Кристине, обратилась в жалость. Она по-прежнему недолюбливала ее, но более не ощущала безразличия. Теперь она держалась ближе к Алану Россу; чувствовала сквозь перчатку материю его фрака, двигалась в такт его телу. Едва касаясь, они превратились в единое целое. Знал он о Кристине или только догадывался? Его ли разъяренное тщеславие, так долго подавляемое, в конце концов, привело к тому, что Макса убили и изуродовали после смерти?

Это нелепо! Она, одетая в светло-зеленый шелк, танцевала под всеми этими огнями, то оказываясь в объятьях, то удаляясь от мужчины, с которым разговаривала, как с другом, а мысленно следовала за ним по темным и грязным проулкам в поисках лакея, превратившегося в сутенера, чтобы убить его из ненависти и таким образом отомстить за падение жены.

Как два таких несопоставимых мира могли существовать бок о бок или даже накладываться друг на друга? Как далеко отсюда Девилз-акр? В трех милях, в пяти? А как далеко он в мыслях?

Сколь многие из этих мужчин в белоснежных рубашках и с безупречными манерами в удобные для них вечера шли пить, ласкать какую-нибудь шлюху и прелюбодействовать с ней в таком же борделе, как у Макса?

Танец закончился. Эмили в нескольких формальных словах поблагодарила Алана Росса, гадая, имел ли он хоть малейшее представление о ее мыслях. Или в своих мыслях был так же далеко от нее, как она — от этого сверкающего бального зала?

Леди Огаста разговаривала с молодым человеком со светлыми бакенбардами. Шарлотта ранее танцевала с Брэнди Балантайном, но теперь генерал выступил вперед и предложил ей руку — не для танца, а с тем, чтобы увести в сторону огромного зимнего сада. Он расправил широкие плечи, но голову наклонил к Шарлотте, сосредоточив все внимание только на ней, и что-то говорил. Чертова Шарлотта! Иногда она вела себя так глупо, что Эмили хотелось влепить ей пощечину. Разве она не видела, что мужчина влюбляется в нее? Пятидесятилетний, одинокий, интеллигентный, привыкший сдерживать свои чувства… и невероятно, отчаянно беззащитный.

Но Эмили не могла быстрым шагом догнать Шарлотту, оторвать от генерала и поучить уму-разуму. Более того, если бы сестре растолковали, что она делает, ее душа наполнилась бы болью — поскольку она действительно не имела об этом ни малейшего понятия! Ей просто нравился этот мужчина, и в своей неискушенности она выражала это естественным для себя способом: дарила ему свою дружбу.

Джордж уже стоял рядом с Эмили и что-то говорил.

— Что-что? — рассеянно переспросила она.

— Балантайн, — повторил он. — Действительно очень странно, учитывая его воспитание.

Эмили могла бы поделиться свои размышлениями на предмет Шарлотты, на тот момент далеко не благостными, но она ни от кого не потерпела бы критики своей сестры. Даже от Джорджа.

— Представить себе не могу, о чем ты, — сухо ответила она. — Но если ты принесешь извинения, я их приму.

Он ошеломленно уставился на нее.

— Я думал, тебя интересует реформирование общества. — Он покачал головой. — Это ты первой подняла этот вопрос… и Шарлотта тоже.

Теперь в замешательство пришла она. Нетерпеливо посмотрела на мужа. О чем он все-таки толковал?

— Что с тобой такое? Тебе нехорошо? — спросил Джордж. И тут же тень подозрительности пробежала по лицу. — Эмили! Что ты задумала?

Джордж крайне редко позволял себя интересоваться ее делами, но она всегда подстраховывалась, заранее подготавливая убедительные ответы. Конечно, от правды они отличались, но не настолько, чтобы у него возникло желание проверить ее слова. Теперь же он захватил ее врасплох, и придумать убедительную ложь Эмили не успевала. Не оставалось ничего другого, как уйти от прямого ответа.

— Извини, — проворковала она. — Я наблюдала за Шарлоттой и генералом Балантайном. Боюсь, она не совсем понимает, что делает. Я думала, ты говорил об этом. Теперь, само собой, понимаю, что нет.

— Я думал, ты это и замышляла, — искренне ответил Джордж. — Дала ей это платье… Наверняка знала, как хорошо она будет в нем смотреться.

Конечно же, Эмили знала и вновь почувствовала угрызения совести. Но она это планировала, даже если сейчас ситуация вышла из-под ее контроля.

— Я думаю, получается у нее неплохо. — В голосе Джорджа слышалось удивление.

Лорд Эшворд познакомился с Шарлоттой еще до того, как та вышла замуж за Питта. Она едва не доводила мать до слез, потому что не желала смешивать в своем поведении очарование, откровенность и обман, волнение и юмор в пропорциях, необходимых для успешного флирта. Но время и возросшая уверенность в себе изменили ее к лучшему. Да и не флиртовала она в прямом смысле этого слова, а предлагала Балантайну не легкое, ни к чему не обязывающее развлечение, а настоящую дружбу, когда боль и радость делятся на двоих и каждый отдает другому частичку себя.

Эмили вдруг подумала, что ей понадобится Джордж.

— Так что ты говорил о социальной реформе? — спросила она.

Может, муж почувствовал ее печаль, а может, просто продемонстрировал свои хорошие манеры.

— Брэнди Балантайн говорил о социальной реформе, — объяснил он. — Эти отвратительные события в Девилз-акр произвели на него очень сильное впечатление. Я думаю, он действительно намерен что-то предпринять.

— Джордж, что за люди ходят в Девилз-акр, — вырвалось у нее, — в такие дома, как у Макса?

— Знаешь, Эмили… я не думаю… — К ее изумлению, выглядел он так, будто ему не по себе и, несмотря на все его здравомыслие, неудобно обсуждать с ней эту тему.

Глаза Эмили широко раскрылись.

— Ты туда ходишь, Джордж?

— Нет, не хожу! — Такое предположение потрясло его до глубины души. — Если бы меня интересовали подобные заведения, я бы пошел на Хеймаркет или… Черт, но в Девилз-акр не пошел бы никогда.

— А что бы ты подумал обо мне, если бы туда пошла я? — спросила Эмили.

— Не говори глупостей. — Ее вопрос он не мог воспринять серьезно.

— Там должны быть женщины, — пояснила она, — или там не было бы борделей. — Она словно забыла эвфемизм для подобных заведений.

— Разумеется, там есть женщины, Эмили, — ответил Джордж, объясняя терпеливо, как ребенку. — Но эти женщины… что ж, это женщины, с которыми мужчина не стал бы ничего делать, кроме как…

— Совокупляться, — решительно закончила Эмили, опустив еще один эвфемизм.

— Именно. — Джордж порозовел, но она решила, что вызван румянец смущением за мужчин в целом и не является признанием личной вины.

Эмили прекрасно понимала, что ее супруг не всегда может служить эталоном, но ей хватало ума не наводить справки. Любопытство не приносило ничего, кроме неприятностей. Насколько она могла судить, он сохранял ей верность после свадьбы, и на большее она, собственно, рассчитывать и не могла.

Эмили улыбнулась ему с искренней теплотой.