Последние сомнения отброшены — погода позволяет совершить сегодня перебазирование полков.

Чтобы никому не мешать и не отвлекать, предупредив «зама по авиации» и своего напарника, я вышел на вдруг опустевший обходной мостик. Все «посторонние и праздно шатающиеся с мобильниками личности», по определению старпома, ушли заниматься «выполнением своих непосредственных обязанностей».

Несмотря на то, что мы находились в Баренцевом море, и на дворе стояла вторая половина октября, было по-летнему тепло. В своём лётном комбинезоне, с прикрепленными на правой стороне груди эмблемой авианосца и вышитым на черном сукне названием моей должности на левой, я чувствовал себя довольно уютно. Усевшись на заботливо «забытую» кем-то из матросов или контрактников баночку (складной табурет), я, словно с балкона драматического театра, стал наблюдать за происходящим вокруг.

Корабельная авианесущая группа до минимума сократила интервалы и дистанции.

Впереди всех, важно вздёрнув к самим небесам свой нос-трамплин, со скоростью шестнадцать узлов шел авианосец «Адмирал Кузнецов». На траверзе, по левому борту от нас шел тяжелый атомный ракетный крейсер «Петр Великий», прозванный НАТОвскими стратегами из-за возможностей его вооружения «истребителем авианосцев». Красивый корабль с изящным силуэтом, нечего сказать, да и условия службы на нём гораздо лучше, чем у нас. По правому борту в кильватерном строю шли ракетный крейсер «Маршал Устинов» и эскадренный миноносец с крейсерским названием «Адмирал Ушаков», бывший когда-то «Бесстрашным». В нынешнее время я уже привык ничему не удивляться.

На борту эсминца был командир дивизии контр-адмирал Турилин. К Александру Васильевичу я отношусь с искренним уважением. Когда я впервые (Боже мой, а ведь уже целых десять лет прошло с того момента!) ступил на палубу «Адмирала Кузнецова», именно он был первым военно-морским офицером, с кем я познакомился. Трудновато мне тогда приходилось….

Перевод и мой переезд на Северный флот вместе с семьёй отнял у нас много нервов и здоровья. После Афгана, как и у многих моих братьев по службе «за речкой», мой опыт и знания в «эпоху демократических преобразований и повальных сокращений в вооруженных силах» оказались никому не нужными.

С возрастом я понял некоторые банальные истины: конкурентов никто не любит и не всякий начальник потерпит, чтобы его подчиненный хоть в чем-то превосходил его. Вот пришлось и мне после исполнения обязанностей заместителя командира мотострелковой дивизии по авиации стать… руководителем зоны посадки в аэродромном центре руководства полётов в том же гарнизоне, где и начиналась моя служба на Балтике.

В новой должности освоился довольно быстро. Не прошло и двух месяцев, и я уже спокойно руководил на полковых полётах. Потом судьба свела меня с новым командиром полка — полковником Ковалёвым.

Михаил Васильевич своеобразно оценил мой творческий подход к работе в системах управления воздушным движением и боевого управления. Порой доходило до того, что на воздушной разведке погоды, когда проверяются и оцениваются не только метеорологические условия полётов, работоспособность всех систем аэродромного и радиотехнического обеспечения полетов, но и, если позволяет погода, то и действия группы руководства полетов в особых случаях. Если её проводил он, а я был за пультом руководителя зоны посадки или руководителя ближней зоны, Михаил Васильевич давал такие вводные, что мне приходилось очень туго. Потом это негласное соревнование вошло уже в привычку, и часть летного состава старалась побыстрей закончить все дела и спешили собраться в классе предполётных указаний, чтобы послушать, как я буду выкручиваться. Полковник Ковалев очень часто руководил полётами. Иногда во время перерывов между залётами он устраивал со мной свой «разбор полетов», а если точнее, то разбор моих действий по вводным во время проведения воздушной разведки погоды. На этих «разборах» любил присутствовать старший инженер полка — наш главный судья при возникновении спорных моментов и всяческих уточнений. Командир позволял мне отстаивать свою точку зрения, но крайнее слово было всегда за ним.

Приблизительно через год нашей совместной работы, как-то, уже в неслужебной обстановке, Михаил Васильевич рассказал мне, как он на фронтовом бомбардировщике Су-24 летал с территории Союза «для работы» в Афганистан. Потом просил описать тот или иной район боевых действий, каким видел его я, когда был «за речкой». Меня удивляло, как жадно он ловил каждое моё слово, особенно при оценке деятельности лётного состава на различных типах самолётов.

Я благодарен ему за то, что он никогда не настаивал на моём поступлении в Военно-воздушную академию имени Ю. Гагарина. Он знал, что Афганистан изрядно подорвал моё здоровье, и прекрасно знал, скольких трудов и нервов стоило мне ежегодное прохождение врачебно-лётной комиссии, как знал и то, что с выматывающей периодичностью у меня возникают приступы дикого озноба, бывают проблемы с речью и страшные головные боли — последствия перенесенной тяжелой контузии. Неизвестно чем бы закончилось это противостояние этих недугов с моим организмом, если бы Михаил Васильевич не помог негласно пройти курс лечения в неврологическом отделении Таллиннского военного госпиталя у очень хороших специалистов. Провалялся я тогда полтора месяца, но это стоило того — после лечения приступы прекратились, и всё реже и реже стали донимать головные боли, а проблемы с речью стали настолько редкими, что я о них стал забывать….

На авианосец «Адмирал Кузнецов» я пришел с должности руководителя полетов. Как это часто бывает при проведении организационно-штатных мероприятий «по личному согласию» пришлось занять нижестоящую должность. На этот раз я скатился до должности Старшего Офицера по Управлению в Зоне Боевых Действий противолодочной авиации.

Помню, как ошеломили меня эскадринские кадровики сообщением, прочитав название моей должности в Афганистане, что на «Кузнецове» мне предстоит служить в Группе Боевого Управления. Тогда я от удивления не сдержался и спросил: «Что, мне опять нужно будет по горам с радиостанцией лазить?» Их ответ заставил ещё сильнее удивиться: «Нет. Нужно будет подводные лодки искать». Наверное, в их представлении это примерно одно и тоже, если в названии должностей присутствуют две одинаковых аббревиатуры — ГБУ. Согласился. А что мне оставалось ещё делать? Из уже независимой Эстонии я приехал в Североморск по предписанию департамента миграции «покинуть территорию Эстонской республики в двадцать четыре часа», со свидетельством о депортации и командировочным предписанием в зубах и семьёй в машине, которая уже неделю заменяла нам дом. В таких условиях и дворником согласишься работать, лишь бы остаться в армии. Особенно если есть возможность получить жилье и хоть как-то пристроить собственную семью….

В момент моего прибытия А.В. Турилин был ещё капитаном третьего ранга и служил на авианосце помощником командира корабля по боевому управлению. Александр Васильевич очень тактично дал мне возможность сначала решить семейные проблемы, обжиться в совершенно необычной для меня корабельной среде, где даже такие элементарные понятия, как «сход», «трап», «кубрик», «боевой пост», обыденные для моряка, мне, совершенно сухопутному человеку, казались непонятными или были знакомы только по приключенческой литературе, прочитанной в далёком детстве.