Маша смотрела на нее во все глаза: странная все же семейка.

– Да правду я вам говорю – уж я бы знала! Ни Валера, ни мать его, никогда. И фотографий ее, – она кивнула на карточки на столе, – я в их доме никогда не видела.

– Ясно, – улыбнулась Маша. Хотя ничего ей было не ясно. – Знаете, у меня к вам будет еще один, несколько необычный, вопрос, хорошо?

Алла Петровна с готовностью кивнула, проследив любопытным глазом за Машиными руками – та полезла в кармашек своей сумки и вынула полиэтиленовый пакетик. Вытряхнула его содержимое на стол.

– Вот. Вам знакома эта вещь? – Маша загляделась на профиль королевы Виктории и на секунду отвлеклась от собеседницы, а когда подняла глаза, обомлела: та ловила ртом воздух.

– Откуда у вас это?

Маша молчала, не зная, как ей объяснить находку.

– Это ж запонка Валерина. Подарок друзей-филателистов на пятидесятилетие.

– Уверены? – тихо спросила Маша.

Вдова Пирогова взяла в руки и покрутила профиль королевы в полных пальцах:

– Ну конечно! Шуточный подарок в виде первой марки. У Валеры-то и рубашек, чтобы носить ее, не было – знаете, таких, с дырками для запонок…

Маша кивнула.

– Валерий Алексеевич никому ее не давал поносить? Может быть, передарил?

– Да что вы! Эта запонка для него была – вроде медали. Он же всю жизнь собирал марки свои дурацкие, еще с детства, – Алла Петровна улыбнулась, на глаза навернулись слезы. – Я так его ругала! Денег нет, а ты тратишься на такую ерунду… Простите!

– Ничего, – Маша тактично отвернулась к лишенному вида на залив окну. Любопытно, какие воспоминания могут привести к столь внезапным слезам? Запонка. Марки. – Где он хранил свои запонки? – спросила она наконец, когда хозяйка дома громоподобно высморкалась у нее за спиной, что означало, похоже, точку во вдовьей ностальгии.

– В серванте. Проходите. – И хозяйка, встав из-за стола, прошла по коридору в комнату. Маша последовала за ней. Алла Петровна выдвинула верхний ящик, полный аккуратно сложенного белья. Пошарила в его глубине и вытащила на свет божий плоскую черную коробочку. Хотела было передать ее гостье, но передумала, сама открыла и повернула к Маше: на красном бархате лежала одна-единственная запонка. Двойняшка той, что осталась на столе в кухне.

– Кто еще… – начала Маша задавать следующий вопрос… и осеклась: взгляд ее упал на фотографию, стоявшую за стеклом серванта. В отличие от тех, что она привыкла разглядывать в последнее время, карточка была цветной и сравнительно недавней. Человек на фотографии, снятый крупным планом, радостно улыбался в объектив. Вот и объяснение ее давешней неловкости: и мать, и отец – каждый своими чертами – напоминали ей…

– Кто это? – спросила она, указав на фото.

– Это? – лукаво улыбнулась хозяйка дома, заподозрив в ней женский интерес. – Это мой сын. Кстати, холостяк.

– Эдуард? – поинтересовалась ровным голосом Маша.

Алла Петровна рассмеялась мягким смехом, рассыпчатым, как ее песочное печенье:

– Эрих! Мы назвали его Эрихом, в честь Ремарка, в нашу молодость все им зачитывались, но ему не понравилось. И лет с пяти он провозгласил себя Эдуардом.

Надо было давно его выгнать, думала с тоской Ксения, прислонившись лбом к ледяному стеклу, чтобы охладить голову. Глупую, глупую голову!

– Если хочешь, я могу сама с ним поговорить… – начала Маша, глядя на нее с откровенной жалостью.

Но Ксения покачала головой. Ей не нужна сейчас жалость, она раскочегаривала себя на злость, на открытый конфликт. И постепенно, как занимаются дымком предназначенные для костра мокрые щепки, чувствовала, как растет, расцветает в ее рыбьей, всегда готовой на компромисс интеллигентской душе обиженная ярость. Этот бой был только ее боем.

– Я бы хотела побеседовать с ним с глазу на глаз, – оторвала она наконец лоб от окна. Посмотрела на Машу. – Ты не против?

– Плохая идея. Дело по Бенидзе, за отсутствием каких-либо зацепок, постараются закрыть, проведя как суицид или смерть по неосторожности…

– Но ты в это не веришь? – усмехнулась Ксения, снова вернув взгляд на тусклую воду канала внизу.

Маша пожала плечами:

– Неважно, во что я верю. Важно то, что существует и такая вероятность. И тогда…

– Я все поняла, – перебила ее Ксюша, не в силах слушать дальше. – Давай так. Говорить буду я, а ты останешься в соседней комнате. Вряд ли он разом решит прикончить нас обеих?

Маша кивнула: давай. И будто ожидая ее кивка, тренькнул звонок в прихожей.

– Привет, – сказала Ксения ровным тоном, когда он вошел в квартиру, сбивая еще за порогом мокрую грязь со щегольских, совсем не по сезону, ботинок. – Привет, Эрих.

Он замер, поднял на нее глаза – такого небесно-голубого, совсем не по сезону, цвета. Румяный с мороза. Застывшая на лице белозубая улыбка. Как же она раньше не замечала, насколько он неестественный? Как целлулоидный пупс, разодетый в яркие тряпки. И дело не в том, плоха ли она для него или хороша. Дело в том, что его просто не существует: по крайней мере такого, какого она успела себе напридумывать.

– Эрих? – переспросил он. – Ты изучала мой паспорт на предмет печати? Я ношу его обычно в кармане пальто. – Он выудил из внутреннего кармана паспорт, протянул Ксении.

Она покачала головой:

– Оставь его себе. Все проще. Маша наконец познакомилась с твоей мамой.

– Маша? С моей мамой?

– Не переспрашивай, как попугай! – Ксения почувствовала подступающие к глазам слезы. – И не пытайся выиграть время! Я знаю, что ты – Пирогов, хоть и взял девичью фамилию матери для благозвучности – Соколовская. Я знаю, что ты специально пришел в больницу, чтобы со мной познакомиться! Разыгрывал Ромео и дешевого дизайнера! А когда Тамара Зазовна сказала, будто она тебя где-то видела, ты понял, что она заметила твое сходство с мальчиком из коммунальной квартиры, и убил ее! – Голос Ксюши взлетел в истерике – не удалось ей сохранить заявленную поначалу легкую презрительность тона.

– Эй, эй, тише! – взял он было Ксюшу за руку, но она яростно ее вырвала.

– Убийца!

– Да нет же!

Эрих прошел к окну, облокотился на подоконник, провел рукой по лицу, будто стирая с него Эдика – яркого добродушного мальчика. Сумрачный свет из окна старил его – золотистые волосы потускнели, посерели глаза.

– О’кей. Признаюсь. Моя мать действительно не лежала в твоей больнице. Я пришел туда, чтобы…

– Закрутить со мной роман.

– Факультативно. Главным же было – убедить тебя отдать мне как дизайнеру эту квартиру.

– Господи, да что в ней такого, в этой квартире, а?!