Слава Богу, уже на другой день о предстоящем Катеньке Н. «будущем»… стало известно императрице – и молодая девушка была возвращена в Смольный институт в качестве учительницы рукоделия.

Я воспитывалась в Смольном институте, на Николаевской половине, в Невском отделении. В институте я пробыла почти пять лет, от первых чисел августа 1871 года по 30 мая 1876 года. Вот об этом-то пятилетнем моем пребывании в Смольном я и хочу поговорить.

Отец мой, Степан Васильевич Ешевский[8], профессор-историк императорского Московского университета, умер молодым, оставив после себя жену и пятерых детей один одного меньше. Я не была дочерью военного и поступить в Смольный не имела никакого права, но по особой просьбе, поданной матерью на высочайшее имя, была принята в Смольный институт милостью императора Александра II воспитанницей его имени.

Ехала в Смольный охотно. Одно только обстоятельство меня сильно огорчало. Любимая моя сестра Оля, с которой я никогда не разлучалась в жизни, не была принята вместе со мной, вакансий не было, а поступила только на следующий год. Главная мысль моя была о том, хорошая или дурная будет у меня начальница. Мысль о дурной, злой начальнице страшила меня, и я старалась узнать о ней возможно больше, но чем больше я о ней расспрашивала, тем страшней она казалась в моем воображении.

«Начальница такого института, как Смольный, должна быть непременно важная аристократка, – говорила мне бабушка моя Ольга Андреевна Вагнер[9], – знакомая лично царской фамилии и имеющая большие связи при дворе». «Начальница твоя будет очень строгая, – говорила мне серьезно любившая очень меня моя старушка, няня Наталья, – но ты молись Богу и Он тебя не оставит. Помнишь начальницу в Астрахани, она тебя любила и ничего дурного тебе от нее не было. Будь как можно тише и слушайся классных дам. С девочками дружись осторожно. Выбери себе подружку по душе и полюби ее, тебе и не будет так скучно. А на будущий год и Оля с тобой поедет. К нам почаще пиши».

Так утешала меня няня. «Ты не очень бойся, – накануне отъезда, ложась вечером спать, шепнула мне Оля, – может быть, она добрая и тебя полюбит. Я буду о тебе думать каждый день, а ты мне опиши свою жизнь в институте и своих подруг. Может быть, тебе так весело будет, что ты об нас и скучать не будешь. Только вот няни с тобой не будет», – грустно прибавила Оля.

Много еще разных советов и уговоров пришлось мне выслушать от всех домашних и знакомых, и все это вылилось в одну форму, и личность начальницы приобрела в моих глазах особый интерес и значение.

Наконец, мы в первых числах августа выехали из Москвы. Железная дорога меня не поразила, так как я не один раз уже бывала в Троицкой Лавре и ездила в Астрахань, следовательно, видела и вокзалы, и вагоны, и всю суету и сутолоку, неизбежную при отходе каждого поезда. Зато по приезде в Петербург прежде всего меня поразил Невский проспект и Казанский собор. Нева после Волги на меня уже большого впечатления не произвела. Остановились мы с матерью у Бестужевых. За К. Н. Бестужевым-Рюминым[10] была замужем родная сестра моего отца, Елизавета Васильевна Ешевская. Бестужевы жили тогда в доме Алонкиной на Васильевском острове. Дядя и тетка приняли меня очень ласково. Детей своих у них не было, и тетя Лиза охотно приняла на себя все заботы обо мне после отъезда моей матери в Москву. Мне у них очень понравилось, их совершенно простая обстановка и большой стол, заваленный книгами с прекрасными картинками. Позднее я, бывая у них на праздниках Рождества и Пасхи, от дяди Кости узнала, что это были за книжки с такими чудными картинками.

Повезли меня прямо на приемные экзамены. Помню, как мы подъехали с матерью к институту и как нам открыл двери красивый, важный швейцар с булавой в руке. Передняя была обширная комната довольно мрачного вида. В ней мы разделись и по светлой лестнице поднялись в апартаменты начальницы, где в большой, светлой и хорошо убранной комнате сидела в кресле начальница[11], окруженная дамами в синих форменных платьях. По сторонам залы сидели раньше прибывшие девочки с родителями, а налево, у двери, помещались за столом экзаменаторы-учителя. Прежде всего меня подвели к начальнице, я подняла на нее глаза и обомлела не столько от страха, сколько от удивления, когда я перед собой увидела не даму и не женщину, а живые мощи самого ужасного вида. Лицо было совершенно желтого цвета, глаза мутные и потухшие. Мощи были одеты в старое шелковое платье, на плечах была дорогая белая шаль, а на голове был надет белый тюлевый чепец с длинными атласными лентами. Глухим, могильным голосом начальница спросила у меня, сколько мне лет и здорова ли я. Затем меня отвели в соседнюю комнату, раздели, и старик доктор Зандер внимательно осмотрел меня. После докторского осмотра учителя по очереди проэкзаменовали меня. Я так была сильно поражена видом своей новой начальницы, что ко всему остальному отнеслась совершенно равнодушно, и хоть учителя экзаменовали вообще довольно строго, выдержала экзамены довольно хорошо и была принята в пятый класс, в Невское отделение, в дортуар госпожи Клеменко. Экзаменующихся девочек было много, некоторые сильно робели и плакали. Я вообще была не из плаксивых и потому, не теряя присутствия духа, всю эту тягостную процедуру стойко выдержала до конца. Только когда наконец с меня сняли мое домашнее, очень скромное платье и надели на меня длинное, до полу, тяжелое камлотовое платье кофейного цвета, белый длинный полотняный передник и белую же пелеринку, мне сделалось как будто холодно и горло сдавило. Но все было так ново и интересно кругом и шло так быстро одно за другим, что думать было некогда, и я вошла, сама того не сознавая, как бы в другую, новую и интересную для меня жизнь. Мне в тот же день выдали все книги и тетрадки и указали место в классе на одной из первых скамеек, и все вошло в свою колею. Я скоро привыкла к обиходу института. Мне очень пришлась по вкусу и по характеру тихая, чистоплотная и размеренная жизнь, полная труда и в то же время веселая от присутствия стольких подруг, одинаковых по рождению и воспитанию и, следовательно, очень подходящих друг другу. Все только что возвратились с каникул и делились друг с другом своими самыми свежими летними воспоминаниями. Первые дни прошли во взаимном ознакомлении и пролетели незаметно.