сокрытием следов, я не заметил, как начал моросить дождь. Уже замазывая грязью стыки между решёткой и камнями, я ощутил, как по спине бегут холодные струйки.

Вернувшись на место нападения, ещё раз внимательно осмотрелся, подхватил дубину и запустил ей в ближайшие кусты. Подобрал выпавший во время неожиданного нападения свёрток с едой и флягой, засунул его под рубаху и припустил к изгороди, радуясь усиливающемуся дождю как манне небесной, ибо почти наступившее утро вот-вот готово было раскрыть меня караульным.

Успел. Перемахнул колючку прямо у места, куда сложили трупы умерших пленных. Мне показалось, или за ночью количество их возросло? Что-то последние часы я стал чаще проводить время с мертвецами, чем с живыми людьми. Хотя справедливости ради стоит отметить, что я же и являюсь причиной отправки их в иной мир.

С независимым видом прошёлся вдоль изгороди, медленно, демонстративно помочился на один из столбов, не забывая поглядывать на охранников у входа. Вроде всё тихо.

— Нагулялся, боец? — прозвучавший со спины голос был спокоен и не нёс никакой угрозы, поэтому я медленно обернулся и уставился на сидящего на земле немолодого мужчину.

— Ты чего, дядя? — подчёркнуто нейтрально переспросил я, лихорадочно прикидывая, что делать, и в то же время сдерживая себя от крайних мер.

Чего суетиться-то? Я в Отстойнике, да и мужик не поднимает тревоги, лишь интересуется. Может, он видел, как я сиганул через колючку и ему любопытно, почему я вернулся? Тем не менее я недоумевающим видом продолжал вопросительно смотреть на меня пленного.

Что-то было в нём такое…трудно подобрать слова. Незыблемое, что ли. Непоколебимое. Вот! Худое измождённое лицо, потемневшая от загара и пыли кожа, ввалившиеся, почти чёрные глаза и глубокие залысины на покатом черепе. И в то же время — прямая спина, чуть вздёрнуты подбородок, прямой взгляд и…неожиданно широкая открытая улыбка.

Рядом с ним, прижавшись друг к другу, пристроились спать трое солдат. Незнакомец чуть отодвинулся, освобождая на земле небольшой пятачок, и похлопал по нему ладонью.

— Не тушуйся, боец, садись, передохни.

Я на секунду задумался. А мужик-то непрост. Солдатская гимнастёрка сразу видно, что с чужого плеча, умный взгляд, речь без словечек и местечкового акцента, возраст за сорок, тонкие «музыкальные» пальцы, неплохие ровные зубы, не прокуренные. Переодеть в приличный костюм — инженер, менеджер средней руки, а то и повыше будет. Хм, да у нас тут «товарисч командир», похоже, нарисовался. Или политрук? По возрасту капитан, а то и цельный майор, не меньше.

— Отчего же не сесть? С хорошим человеком да на свежем воздухе и языком почесать можно. А то скоро снова как сельдей в бочки рассуют по вагонам.

— Твоя правда, Пётр. Поговорить с хорошим человеком никогда не лишнее.

— Я вас знаю? — насторожился я. Не люблю во таких «случайных» встреч, особенно когда ненавязчиво намекают, что знают о тебе кое-что нежелательное.

— Меня Матвей Фомич зовут. Можно просто, товарищ Матвей. Твой друг Иван рассказал, как ты с водой помог.

— Да разве ж это помощь? Дурь одна. Рисковал из-за двух вёдер. Кто ж знал, что к вечеру начальник караула и так разрешит всех напоить.

— Но ведь никто не был уверен, что разрешит? А что «дурь», так не руби сплеча. Рисковал? Да. Но ведь задруги своя. За общество.

— Хех! Скажете тоже!

— И скажу. Для кого авантюра, а я так думаю: в людях ты неплохо разбираешься, вот и догадался скучающих немцев на арапа взять. Рассмешил, удивил… а что, по-немецки и правду хорошо говоришь?

Неожиданный переход от поощрительных дифирамбов к новому вопросу снова заставил сердце биться учащённо.

— Говорю и понимаю вроде неплохо. Пишу с ошибками.

— Откуда такие познания?

Мля, точно политрук. Или особист. Тоже мне, «Товарищ Матвей»! Звучит как партийная кличка. Пощупать меня решил. Вона, как ласково смотрит, прямо как дедушка Ленин на ходоков! Ладно, поиграем. На худой случай сдам его немцам, а совесть в жопу засуну. Вот так! И от мыслей этих стало почему-то легко и свободно.

— Я в колхозе сначала зоотехником работал, потом вечернюю школу закончил, да в счетоводы пошёл. А в соседях у нас с семейством главбух колхозный жил. Вассерман. Немец натуральный. Он в нашей школе детишкам язык и географию преподавал. А я сызмальства памятью не обижен, частенько в гости хаживали, семьями дружили. Он как-то предложил, а я и согласился. Это года за три до войны началось. А как в прошлом году немец на Москву попёр, сослали Вассермана с семьёй. Вроде как в северный Казахстан. Ну тут и меня призвали. Так наши занятия и закончились.

Мда-а, гладко выходит. И где только научился? Прямо акын. Да и кому какое дело? Кто проверит-то, да и как докажешь обратное? Иван со мной только на фронте и познакомился.

— Хорошее дело. А чего сразу не рассказал в военкомате, что немецкий знаешь? Глядишь, нашли бы тебе более важное дело, — мой собеседник так искренне и проникновенно удивился, что будь на моём месте мой дед, а не я, так бы всё ему и выложил. На блюдечке с голубой каёмочкой.

— Не хотелось мне, товарищ Матвей, отправится вслед за Вассерманом, а то и куда подальше: восточнее или севернее Казахстана. Оно порой полезнее смолчать в тряпочку и людям на глаза не лезть. Уж вам-то виднее должно быть, — добавил я в конце не сдержавшись.

— Это с чего ж виднее-то, Петро? — блеснул глазами мой собеседник.

Я придвинул голову поближе к собеседнику и почти одними губами произнёс:

— Я это к тому, Матвей, что как не одевай солдатскую гимнастёрку, а выправка всё равно видна. Да и говорить попроще надо научиться. Особенно аккуратнее произносить слово «товарищ». Если у ж я заметил, то вайдовские шавки и подавно. Им сейчас выслужится перед новыми хозяевами ох как нужно! Да и среди пленных разные люди встречаются…

Улыбка медленно сползла с лица Матвея. Он хотел ещё что-то сказать. Но разговор был прерван криками со стороны ворот.

Встав с земли, я заметил приближающийся через пустырь к воротам Отстойника небольшой караван из трёх телег, гружённых мешками и какими-то узлами. Боясь поверить своей догадке, я поспешил приблизиться к выходу. Рядом не отставал и «товарищ Матвей». Оживились и другие пленные, столпившись у колючей проволоки в ожидании. Я всматривался в возничего головной телеги, чтобы получше рассмотреть того, кто шагал, придерживая лошадь под уздцы.

Не доходя до ворот шагов тридцати, караван встал, повинуясь повторному окрику караульных. Первой телегой действительно управлял тот самый пожилой крестьянин-поляк, с которым я договаривался на станции.

Немецкие солдаты преградили дорогу