Это был вполне безобидный отрывок, примерно такой. Дата, время. Как здорово снова научиться ходить, — записал Гранцов тогда. — И хотя пока мне удается только дойти до пальмы, чтобы свалиться в ее тени, и там уже читать, я чувствую себя заново рожденным. Может быть, не только потому, что научился ходить, но и потому, что научился читать. Прежде мне не удавалось продраться через все эти «иже», «еси», «аще». А сейчас я читаю так легко, словно с рождения учил старославянский. Я читаю медленно и с наслаждением, и Лейла приносит мне финики, а рядом стоит верблюд, и ему я кидаю косточки.

«Кто такая Лейла?» — спросила жена однажды ночью. Не вытерпела, значит.

«Кто такая Лейла?»

«Это псевдоним. Уловное обозначение. Никакой реальной Лейлы я не знаю».

«Почему этот псевдоним приносит тебе финики?»

«Потому что я вроде как пациент, а она вроде как медсестра».

«У тебя с ней что-то было?»

«Ты с ума сошла? Что могло быть? И каким образом? Она отъявленная мусульманка, я неверный, вокруг на верблюдах скачут ее братья с кинжалами… К тому же я вообще лежал там, как живой труп, после контузии. Я даже не слышал почти ничего».

«Для этого дела слышать не надо», — сказала жена. И была права, как всегда.

Жена не простила. Теща тоже не собиралась прощать. Она закатила скандал — не Вадиму, а своему мужу — и тому пришлось, что называется, нажимать на кнопки. Армия прощает все, кроме скандала. Правда, нашлись и отягчающие обстоятельства.

Прочитав фразу «такой же горячий песок омывал босые ноги Спасителя», замполит спросил:

«Какой такой Спаситель?»

Они прорабатывали его вдвоем, старый замполит и молодой особист. Замполиту это занятие нравилось, а особисту — не очень.

«Спаситель — это Иисус Христос, товарищ майор», — объяснил особист замполиту.

«Сам знаю, товарищ старший лейтенант! Гранцов, отвечайте на вопрос!»

«Я имел в виду, что Христос жил примерно в такой же местности. Пески, оазисы…»

«Какой еще Христос? — замполит покрутил пальцем у виска. — Ты же коммунист! Гранцов, тебя, случайно, не завербовали баптисты? У вас там неподалеку монастырь имелся, я знаю. У тебя, может, и библия имеется? Лучше сдай добровольно, все равно найдем».

В баптистском «монастыре» Гранцов отлеживался три дня и три ночи после стокилометрового перехода по пескам, прежде чем кочевники отвезли его в расположение кубинцев, а уж те доставили советского компаньеро в полк. И Библия у него имелась, только не библия, а Новый завет. У баптистов было множество карманных томиков — на английском, французском, испанском. Самое старое и протертое Евангелие было русское, 1913 года издания, оставшееся здесь от экспедиции Императорского Географического общества. Его-то он и читал, и вывез из Эфиопии, замаскировав под обложкой Строевого Устава. В принципе, этот томик можно было бы выдать за исторический памятник. Но тогда, в беседе с замполитом, Гранцову не хватило духа отстаивать свободу совести, и он перешел в контратаку:

«Причем тут библия? Причем тут баптисты? Это же просто художественный образ, твою мать!»

Позже, оставшись в курилке один на один, особист намекнул, что лично к Вадиму у контрразведки претензий нет. Даже наоборот. Но жена генерала попросила вздрючить Гранцова. А генерал — фронтовой друг комдива, так что, брат, не обижайся.

Он и не обижался. Да и поводов для обиды не было. Скандал затих, и его снова послали в Эфиопию. На катушках, которые Гранцов вынес из пустыни, были достаточно ценные перехваты. Ордена ему не дали, но вторую командировку он провел в войсковой разведке и расписывался в ведомости уже не за 600, а за 750 долларов. И продолжал вести дневник. Советник-артиллерист поделился с ним секретом — он заполнял рабочий дневник по-грузински. И Вадим попытался писать на старославянском, вязью. Такая манера приучила его, по крайней мере, к лаконичности.

А потом была третья командировка, потом был развод, и проводы жены на новую родину, и был Афганистан, и учеба, и много еще чего было — и для всего этого Вадим смог найти подходящие слова в своих дневниках. Слова, которые для постороннего человека не значили почти ничего…

Принтер вытолкнул из себя последний лист и перестал пищать. Гранцов сложил свежие страницы в папку из-под должностных инструкций, а сами инструкции выбросил в черный пластиковый пакет. Блондинки уже набили несколько таких пакетов всяким канцелярским хламом, который накопился в дежурке.

— Вы уже знаете, где тут выбрасывают мусор? — спросил он, но не получил ответа. Значит, знают.

На пороге санчасти тоже стоял охранник (уже двенадцатый, автоматически сосчитал Гранцов). И этот посовещался с рацией, прежде чем пропустить его внутрь.

— Хорошо, что здесь есть туалет, — сказала Регина. — Ты представляешь, меня не выпустили. Мы что, опять в заложниках? Это начинает надоедать.

— Не волнуйся, это ненадолго, — заверил ее Гранцов. — И не таких видали. Как там Гошка?

— Без сознания. Думаю, последствия шока.

— Вас надо эвакуировать отсюда.

— Пока нежелательно, — сказала она. — Он не транспортабелен.

— Нам приказано временно освободить все помещения, — сказал Гранцов. — Поживем пока в бункере. Там есть медицинский блок. Может быть, все-таки перенесем?

— Нет. Слишком опасно, — сказала она. — А вдруг у него что-то с шейными позвонками?

— Не волнуйся, — сказал он, сжимая ее тонкие пальчики. — Все будет нормально. Ты, наверно, есть хочешь. Сейчас Керимов приготовит шашлык, я принесу тебе передачу. К вечеру все уладим.

— Я волнуюсь только за тебя, — сказала она. — За себя я спокойна. Могу жить здесь сколько надо. За Игорем надо смотреть, лекарства перебрать, порядок навести. Не волнуйся за меня. Делай свое дело спокойно. Ты ничего не обязан мне объяснять.

— Хорошо, — сказал Гранцов. — Буду делать свое дело. А вы, доктор, делайте свое.

Данные по Институту Духовной Реабилитации были найдены Керимычем среди трех десятков других «институтов» в каталоге некоммерческих организаций, зарегистрированных в России. Но в отличие от Института кармы или Института уринотерапии, в ИДР не учили и не лечили, а всего лишь помогали заново родиться. За свои духовно-акушерские услуги в институте денег не брали, но все новорожденные тут же добровольно становились работниками ИДР, точнее волонтерами. Волонтеры работали на предприятиях института, в его типографиях, магазинах, гостиницах. Была даже сельхозартель где-то на Украине, полностью укомплектованная волонтерами.

Относительно учения, которое лежало в основе ИДР, компьютер умалчивал. Волонтеры не крестились, не обрезались, не брили себе голову и не приносили жертв. Ничего не было известно об их культах и обрядах, и даже слово «Бог» почти не встречалось в их брошюрках.