– Этого я обещать не могу, – грустно покачала головой Жанна.

– Я знаю, – сощурилась Лида. – Но это же не повод опускать руки. Пока надо начинать с самого простого. А там будет видно.

– Слушай, надо же, как оно все обернулось! – восхищенно присвистнула Маша, когда Жанна, едва появившись на работе, бросилась ей на широкую (четвертого размера) грудь в жалобах и стенаниях.

– Что же мне делать? Как же теперь ему все сказать? Зачем меня мама такую дуру родила?!

– Вопрос, конечно, интересный, но риторический. И чего же ты думаешь делать? – спросила Маша, раскуривая сигарету.

– Напиться? – предложила вариант Жанна.

– Это можно. Но только проблема останется на своем месте, и к одной головной боли добавится еще и другая, – уверенно добавила подруга. Ситуация действительно складывалась невероятная. Александр Евгеньевич, который всю жизнь (особенно послебрачную) сознательно бежал от любых серьезных отношений, в вопросах с Жанной Владимировной Мастерковой прямо на себя становился не похож – влюбился, как малолетка. Звонил чуть ли не по пять раз на дню, говорил всякие милые комплименты, от которых хирурга, видавшего всякое на пути к Большой Любви, размазывало по дивану с глупой улыбкой на лице. Он следил, чтобы она вовремя обедала, для чего приезжал и самолично выводил ее из 1-й хирургии на свет божий ровно в промежуток с тринадцати до четырнадцати часов, чтобы покормить в ближайшем кафе.

– Он такой, что я каждый раз боюсь проснуться, – жаловалась Машке Жанна, возвращаясь на рабочее место с букетом цветов – красными банальными розами, которые тем не менее Жанне дарили вот так, без повода, чуть ли не в первый раз в жизни. Обычно мужчины ограничивались бутылкой или конфетами, иногда привозили сувениры из каких-нибудь умеренно-дальних стран. Однажды кавалер принес курицу гриль и искренне считал, что это вполне нормальная романтика – сидеть вдвоем и кормить друг друга кусочками курицы, завернутыми в промасленный лаваш. Экзотика! А тут вы со своими красными розами в четвертый раз. Что за банальность! Но в их столовой от этой банальности становилось светло и радостно.

– Нет, что ни говори, а банальность – это прекрасно, – вздыхала Машка, глядя, как румянец не сходит с прежде бледных Жанниных щек. Без всякого свежего воздуха какой цвет лица. Что только с людьми любовь делает! – Так когда переезжаешь?

– Через неделю. Павла выписывают, а я сдаю квартиру хозяйке, собираю чемоданы и аля-улю – прощай, родное Бусиново. Слушай, еще немного, и я сама поверю, что эту квартиру снимаю. Я там бываю все реже и реже – Саша не любит находиться на чужой территории.

– Так он же тоже вроде квартиру снимает, – припомнила Машка.

– Да. Но у него тоже есть своя квартира – в ней его бывшая живет.

– А он снимает? Зачем? Компот будешь? – разом обо всем спросила Машка, заглянув в бидоны из-под обеда.

– Нет, не буду. Да, представляешь, снимает, – возмущенно всплеснула руками Жанна. Такая несправедливость возмущала ее до глубины души. Представить, чтоб вот она так после развода взяла и оставила свою, многотрудно выстраданную квартирку какому-то там бывшему – даже ее богатое воображение бунтовало против такого насилия. – Теперь, говорит, самое трудное – перевезти библиотеку. У него книг – три шкафа до потолка, и он, кажется, все читал. Я столько только в институте читала, да и то не по доброй воле.

– Может, он что-то скрывает? – заподозрила Маша.

– Не знаю. Может, и скрывает. Только мне сейчас важно, чтобы он не рассекретил меня. В общем, он тут мне вызвался помочь с переездом. Я, правда, не дура – сказала, что вся мебель в квартире хозяйская. А то бы мне и мебель пришлось переть, представляешь?

– Более глупого положения у тебя еще никогда не было, – рассмеялась Маша, подливая себе компот из остатков больничного обеда.

– Ну, почему, – возразила Жанночка. – А помнишь моего возлюбленного Генку? Который клялся в вечной любви и предложение мне делал? А потом спер кошелек и мобильник, пока я спала? Мне кажется, это было еще более глупым – проснуться, а тебя обокрал жених. «Жених» – слово-то какое глупое.

– Слушай, а ведь вы с этим Александром Евгеньевичем еще и пожениться можете. А что, люди вы еще молодые, свободные.

– Нет, ты что? Это несерьезно. А теперь вообще, когда он узнает про весь этот цирк – выкинет меня на улицу и фамилии не спросит.

– Тогда тебе надо, пока не началось, по-быстрому забеременеть, родить, женить его на себе, а только потом признаваться, что у тебя на самом деле есть квартира в собственности. Честно говоря, будь я на его месте, в такой ситуации я бы тебя однозначно простила. Все-таки ты была бы мать моих детей.

– Да уж. Посмотрим, – вздохнула Жанна. – Чего только не сделаешь ради любви!

«Он любит только меня», – как мантру повторяла Марина эту фразу, бегая из угла в угол по своей уютной квартирке, которая в последнее время все больше стала напоминать склеп. Работа – дом, работа – дом, и так, как по кругам Дантова ада. Но все это, эту жизнь, эти очереди в коридоре, это безденежье и маршрутки – все можно было перетерпеть, пока Марина знала, что у нее есть цель. Вернуть семью, показать Саше, как он ошибался в тот день, когда сказал ей, что больше не может. Не может чего? Жить в тишине и уюте чистой квартиры? Получать на завтрак свежевыжатый сок? Вести долгие интересные разговоры о живописи, литературе. Он же такой умный, такой тонкий, ранимый – за все на свете хочет отвечать. Он просто устал, испугался ответственности. Но он обязательно вернется, обязательно поймет, что в одиночку в этом мире не выстоять. И что Марина – это тот самый человек, та самая половинка, без которой он никогда не сможет почувствовать себя счастливым. И этой мысли хватало, чтобы выносить долгие скучные дни в нотариальной конторе, шеренги из бумаг, скучную и серую жизнь.

– Не думаю, что тебе стоит беспокоиться, но, кажется, у твоего Саши появилась девушка, – обронила Ника, сидя у камина с бокалом глинтвейна в руке. Март только назывался весенним месяцем, а на поверку оказался даже еще снежнее и вьюжнее, чем тот же январь. Снегом было завалено все, его в этом году было столько, что можно было совершенно не бояться за озимые – замерзнуть под полутораметровой толщей они бы не смогли. Впрочем, Марине было плевать на озимые.

– Девушка?

– Ну не парень же!

– С чего ты взяла? – забеспокоилась Марина, кутаясь в полы своей шерстяной шали – сама вязала от нечего делать.

– С чего взяла? С того, что он с ней живет! – ухмыльнулась Ника, внимательно наблюдая за реакцией. В последнее время ей нравилось делать людям больно. Наверное, оттого, что ей самой жилось невыносимо скучно и одиноко в этом дворце Снежной королевы. Здесь явно не хватало Кая, но где его взять, да такого, чтобы смог дать Нике именно то, что она ищет, что искала в Париже, чего пыталась обрести после, в Египте (небезуспешно, но вспоминать не хочется)? Она уже почти потеряла всякую надежду встретить любовь, которой все возрасты покорны, хотя, если быть честной, Ника не рассматривала варианты старше тридцати пяти.