— Ты такая влажная, девочка моя… Ты вся течешь. Ты так хочешь меня…

В голове что-то взрывается обжигающим фонтаном. Тогда, только читая эти слова, она чуть не сошла с ума от вожделения. Сейчас, когда эти же слова он шепчет ей вслух, и пальцы его именно там, где и обещал — Инга таки сходит с ума. И она делает ровно то, о чем он тогда писал. Медленно и широко разводит ноги и тягуче стонет:

— Па-а-а-а-ш-ш-ш-а-а-а….

Сначала он гладит ее прямо через ткань. Едва не доводит сначала до разрядки, а потом до бешенства — когда отстраняется, чтобы все же снять трусики. К тому моменту Инга забывает, кто она, как ее зовут, и вообще во всем мире для нее существуют только его бесстыжий шепот, который дословно повторят те слова, которые она и так никогда не сможет забыть. И его бесстыжие пальцы.

Но и их ее лишают. Стон разочарования, почти крик. Торопливая дорожка быстрых голодных поцелуев от запрокинутой шеи по груди, по животу — вниз. И тут она вздрагивает.

— Что ты делаешь?

— Я тебя целую.

И во всем мире остаются только его ласковые умелые губы и жадный наглый язык между ее ног.

Мир этот просуществовал недолго, он исчез, взорвался во вспышке бурного оргазма, который не шел ни в какое сравнение с тем, что не так давно организовывала Инга себе сама. А потом весь новый мир вошел в нее.

С громким стоном она притянула Павла к себе, прижимая плотнее, чтобы ближе, ближе, еще ближе, еще плотнее.

Он что-то спросил, но Инга лишь мотнула головой. Слышать и говорить она не могла. Она хотела только одного — чтобы он двигался, двигался, двигался.

И как же раньше она жила без этого ошеломительного, ослепительного чувства полноты жизни?! Наполненности им?!

После она не могла его отпустить, и его горячая тяжесть теперь казалось самым чудесным, что только бывает в жизни. Но Павел этого мнения не разделял, после его настойчивых уговоров они устроились на узкой кровати на боку, лицом друг к другу.

Удивительно, но никакого чувства неловкости Инга не испытывала. Словно в этих ошеломительных оргазмах она переродилась, и вышла какая-то новая Инга. И она смело смотрела в глаза мужчине, которые лежал, обнаженный рядом. А он смотрел на нее серьезно и мягко. А потом взгляд его переместился куда-то Инге за спину и вверх.

— Так, я начинаю ревновать, — ошарашил он Ингу. Она так резко повернулась, что только рука Павла, подхватившая ее за поясницу, удержала девушку от падения. А Инге ничего не оставалось, кроме как повернуться обратно и уткнуться лицом ему в грудь. Только она обрадовалась, что чувства неловкости нет — и вот вам, пожалуйста.

То, на что так среагировал Павел, была мягкая игрушка. Огромный квадратный желтый Спанджбоб, убранный на шкаф. Все мягкие игрушки Инга отдала Лерке, но огромную губку дети забраковали — они ее почему-то боялись. Это и не удивительно — у современных детей другие мультики и другие любимые герои. А эту Инга так и не выбросила.

— Так это что, получается, он все время за нами наблюдал? — тоном оскорбленной невинности продолжил ее добивать Паша. — Я всегда знал, что этот квадратный — тайный вуайерист.

Инга не выдержала — и рассмеялась прямо ему в грудь. Конечно, у нее дурацкая неуютная квартира, а в ее спальне — узкая подростковая кровать и полно вещей, которые давно пора бы выкинуть. Но, похоже, Павлу на это, в общем-то, плевать.

— Инга, — его рука двигается вдоль ее обнаженной спины. Вслед за ней ползет вверх одеяло, укрывая. — Ответь мне на один вопрос…

— Между мной и желтым никогда ничего не было! — пытается отшутиться она. Потому что что-то в его тоне заставляется насторожиться.

— Я рад, — тихо отвечает Павел. — Но спросить хотел не об этом.

— А о чем?

— Скажи мне, Инга, — он крепче прижимает ее к себе. — Почему?

— Почему — что?

— Ты знаешь — что.

Она не знает. Почему — что? Почему она разделась в его кабинете? Почему заставила его мастурбировать? Что из всех тех многочисленных «почему», что сопровождают все их отношения, и на которые у нее нет ответа, его интересует?

Павел приподнялся на локте. И ей пришлось смотреть ему в лицо.

— Ты красивая, у тебя обалденное тело. Ты очень… — палец его скользнул по ее плечу. — Очень чувственная. Почему у тебя никого не было, Инга?

Из всех вопросов Мороз задал самый неудобный! Самый… самый… ну зачем тебе это знать?!

— Я дала обет безбрачия.

— Так ты еще и клятвопреступница, — хмыкнул Павел. — Какая прелесть. А если серьезно? — его палец все так же неспешно путешествовал по ее плечу. И думалось от этого не очень хорошо. — Ведь есть причина, я уверен.

Единственная причина, которую она могла сказать — что просто было не с кем. И не хотелось. Но это… это же несерьезно.

— Просто в возрасте тринадцати лет я влюбилась в одного мальчика. И пообещала, что буду принадлежать только ему.

— Правда?

— Правда, — Инга тоже принялась водить пальцем по его плечу. — Это было во время зимней смены в «Артеке». Первая любовь и все такое. Он подарил мне самый красивый камень на всем побережье. А я ему насыпала целую пригоршню камней за шиворот. Вот такие высокие отношения. Но! Мы даже разок поцеловались. И, по-моему, когда он меня, после того как получил камней за шиворот, догнал и мы упали на гальку — по-моему, он пытался меня полапать. Ну, знаешь, как мальчики лапают девочек? И хочется, и страшно. А еще мы вели такие… понимаешь… очень завуалированные разговоры про ЭТО. Он пообещал, что вырастет и женится на мне. А я — что буду только его. Но к тридцати годам я решила, что он меня все-таки обманул. Вот какой подлец, представляешь? — немного деланно рассмеялась Инга и решилась посмотреть в глаза. Такого взгляда у Павла она не видела никогда. А следующая фраза просто вышибла у нее опору из-под ног.

— Тебя же звали Инна, а не Инга.

За свое дальнейшее поведение Инге было потом очень стыдно. Но факт остается фактом. Она взвизгнула, в одну секунду намотала на себя все одеяло и отползла от Павла на дальний край кровати.

Этого не может быть. Этого не может быть, потому что это невозможно в принципе. Но она смотрела в его светлые прозрачные глаза в обрамлении темных ресниц — и яркое, острое до боли воспоминание пронзило голову. Она уже когда-то смотрела в эти глаза.

— Павка… — едва слышно прошептала Инга. — Павка Мороз, это ты?!

Он молчал, но ответ был Инге уже не нужен. Она вспомнила.

Одним из последствий того страшного пожара стала частичная амнезия. Например, Инга забыла таблицу умножения. У нее начисто вылетел из головы французский, а английский почему-то нет. И еще она забыла имя и фамилию того мальчика из зимней смены в «Артеке». Они с ним обменялись телефонами и адресами, но толку? Все сгорело. Инга потом упрашивала родителей, чтобы они позвонили в лагерь, разузнали, сделали запрос. Но родители отмахнулись. У них тогда было много других дел и проблем, которые надо решать. Да и о чем узнавать? Помогите найти мальчика? У него черные волосы, голубые глаза и ему примерно пятнадцать лет. Смешно.