— Вот ведь тупая животина, — с изумлением констатировал Коул.

Грэйс подошла поближе и осторожно пошевелила лейку. Енот на миг заколебался, потом рванул назад под машину. Во второй раз пробежав совсем рядом с открытой дверью, Грейс, рьяная поклонница логики, взмахнула свободной рукой.

— Дверь же совсем рядом. И во всю стену.

Коул с чрезмерным, на мой взгляд, рвением снова принялся орудовать под днищем ручкой швабры. Перепуганный таким натиском енот бросился обратно за лейку. От него исходил едкий запах страха, сравнимый по силе с неприятным запахом его шкуры и слегка заразительный.

— Вот почему, — Коул упер швабру в пол и сразу стал похож на Моисея в спортивных штанах, — еноты до сих пор не захватили мир.

— Вот почему, — в тон ему произнес я, — в нас до сих пор стреляют.

Грейс посмотрела на забившегося в угол енота. Ей явно было его жалко.

— Потому что у них не развита логика.

— Потому что у них не развито пространственное мышление, — поправил я. — Логики волкам не занимать. Просто она не такая, как у людей. У них отсутствует пространственное мышление. Как и чувство времени, и чувство границ. Пограничный лес слишком маленький для нас.

— Поэтому нужно переселить их в какое-нибудь место получше, — кивнула Грейс. — В место с меньшей плотностью населения. И с меньшей плотностью томов калпереров.

— Томы калпереры будут везде и всегда, — в один голос произнесли мы с Коулом, и Грейс невесело улыбнулась.

— Это должно быть достаточно отдаленное место, — продолжал я. — И оно не должно никому принадлежать, разве только нам самим, но для этого мы недостаточно богаты. К тому же нельзя, чтобы там уже обитали другие волки, иначе высока вероятность того, что за первое время они убьют много наших. Там должно быть много дичи, в противном случае мы просто-напросто вымрем от голода. И потом, я не очень хорошо понимаю, каким образом мы отловим двадцать с лишним волков. Коулу ни одного до сих пор не удалось поймать, как он ни пытался.

Выражение лица у Грейс стало упрямое, а это значило, что к ее чувству юмора сейчас взывать бесполезно.

— У тебя есть предложения получше?

Я пожал плечами.

Коул почесал голую грудь ручкой швабры.

— А знаете, их ведь переселили сюда каким-то образом.

Мы с Грейс во все глаза уставились на него.

— Бек начал вести дневник, когда только превратился в волка, — нарочито неторопливо протянул Коул, явно привычный цедить по капле то, что жаждали услышать другие. — Но дневник начат не в Миннесоте.

— Ладно, — сказала Грейс, — допустим. И где же?

Коул указал шваброй на номерную табличку над притолокой двери, ту самую, на которой значилось «Бек 89».

— Потом туда начала возвращаться популяция истинных волков и, как Ринго и сказал, принялась истреблять волков «по совместительству», после чего он решил, что единственный выход — переселиться.

Я почему-то чувствовал, будто меня предали. Нет, Бек не врал мне о том, откуда он родом, просто я никогда не спрашивал его прямо, всегда ли он жил здесь, в Миннесоте. И эта номерная табличка всю жизнь висела здесь, на виду. Просто… Вайоминг. Коул, сующий свой нос в чужие дела, знал о Беке то, чего не знаю я. Внутренний голос твердил: это потому, что ему, в отличие от меня, хватило пороху прочесть дневник Бека. Другой голос возражал, что мне делать этого не стоило.

— И как, написано там, каким образом он это организовал? — спросил я.

Коул посмотрел на меня со странным выражением.

— Немного.

— Что значит — «немного»?

— Написано только, что им очень помогла Ханна.

— Никогда не слышал ни про какую Ханну, — сказал я, чувствуя недоверие в собственном голосе.

— Ты и не мог о ней слышать, — отозвался Коул с тем же самым странным выражением. — Бек пишет, что она пробыла волчицей совсем недолго, но почему-то очень быстро потеряла возможность превращаться обратно в человека. Она перестала превращаться в тот самый год, сразу же после того, как они перебрались сюда. Как он пишет, ей лучше других волков удавалось помнить свою человеческую жизнь. Ненамного. Но она помнила лица и возвращалась в те места, где бывала человеком, только в волчьем обличье.

Теперь я понял, почему он так на меня смотрел. Грейс тоже смотрела на меня. Я отвел взгляд.

— Давайте уже вытурим отсюда этого енота.

Мы еще немного постояли молча, слегка очумелые от недосыпа, пока до меня не дошло, что откуда-то рядом со мной доносится еще какой-то шум. Некоторое время я прислушивался, склонив голову набок и пытаясь определить источник.

— Эй, смотрите! — воскликнул я.

Из-за пластикового мусорного бачка в двух шагах настороженно смотрел на меня еще один, более крупный енот. И, очевидно, куда более сообразительный, если ему удалось спрятаться так, что я даже не заподозрил его присутствия. Грейс вытянула шею, пытаясь разглядеть из-за машины, куда я смотрю.

В руках у меня ничего не было, поэтому пришлось действовать голыми руками. Я взял бачок за ручку и очень медленно придвинул его к стене, вынуждая енота покинуть свое укрытие с другой стороны.

Зверек рванул вдоль стены и выскочил в открытую дверь. Без малейшей заминки. Прямиком в открытую дверь.

— Их что, было два? — изумилась Грейс — А…

Она не договорила; первый енот, воодушевленный успехом своего более сообразительного сородича, бросился за ним следом. На этот раз без захода к лейке.

— Пф, — фыркнула она. — Ну, хотя бы не три. Теперь он понял, что такое дверь.

Я пошел закрыть дверь, но остановился как вкопанный: заметив выражение лица Коула. Он смотрел вслед енотам, задумчиво сведя брови, и в кои-то веки явно не думал о том, чтобы произвести наилучшее впечатление на окружающих.

Грейс открыла было рот что-то сказать, потом перехватила мой взгляд и умолкла.

С минуту мы молчали. Где-то вдали начали выть колки, и волоски у меня на загривке встали дыбом.

— Вот вам и ответ, — сказал Коул. — Вот что сделала Ханна. Вот каким образом мы выведем волков из леса. — Он обернулся ко мне. — Кому-то из нас придется показать им дорогу.

Когда я проснулась утром, у меня было полное ощущение, что я нахожусь в летнем лагере.

Когда мне было тринадцать, бабушка купила мне путевку в лагерь на две недели. Это был лагерь для девочек «Голубое небо». Мне очень понравилось: целых две недели каждый день был расписан по минутам, каждая минута учтена, все пункты программы определены заранее и распечатаны на красочных листовках, которые по утрам подсовывали в наши домики. Полная противоположность жизни моих родителей, у которых одна мысль о расписании вызывала смех. Это было фантастически здорово; я тогда впервые поняла, что счастье бывает не только такое, каким видится моим родителям. Но самое главное — лагерь не был домом. Моя зубная щетка оказалась грязной, потому что мама забыла купить перед отъездом пластиковый футляр и пришлось сунуть ее в маленький кармашек рюкзака. Спать на двухъярусной койке оказалось ужасно неудобно. Кормили вкусно, но все было слегка пересолено, и ждать от обеда до ужина приходилось слишком долго; в отличие от дома здесь не приходилось думать о том, чтобы пойти на кухню и перехватить что-нибудь. В общем, было весело, непривычно и ровно настолько неидеально, чтобы на некоторое время выбить меня из колеи.