– А вот и наш Марклим Победоносный! – провозгласил старик. – Слух идет, что ты на дракона подписался? На самого древнего, из Огнедышащих гор?

– Откуда ты знаешь? – поинтересовался Клим.

– Мне все известно, – с важным видом молвило отражение. – Все, что творится на том и на этом свете. Ведаю, что три посольства прибыли к тебе и что с эльфами ты уже встречался. Ну и как тебе их красотуля в бантиках и лентах? Впечатлен?

– Ты ее уже показывал. А две другие где?

– Скоро увидишь, так что не спеши предлагать эльфийке руку и сердце. Подумай над выбором.

– Что тут выбирать! Принцесса, красотка с золотыми волосами… – с мечтательным видом произнес Клим. – Джентльмены, знаешь ли, предпочитают блондинок.

– Однако не торопись. Есть, голубь сизый, такое присловье: они жили долго, счастливо и повесились в один день. А что до титула принцесски, так завтра увидишь – не только она в этих чинах, найдутся и другие.

– Завтра? – переспросил Клим. – Судейский день у меня завтра, так что по девкам некогда бегать.

– А я говорю, завтра увидишь. И еще привет тебе будет – от этого поганца, от дракона. Ох и лютый! Огонь пускает на сто шагов! – сообщил старец и отключился.

Клим подошел к сундуку под окном, откинул крышку. Там лежала его амуниция – башмаки, комбинезон, каска и все остальное, включая сапоги-скороходы, склянку с эликсиром силы и непонятный серебряный кувшинчик. Оглядев оружие и снаряжение, он задумчиво пробормотал:

– Лютый… Надо же, лютый, а у меня гранаты кончились. Придется с пистолетом на него идти. Хорошо хоть «гюрза» у меня, а не убогий ТТ…

Захлопнул сундук и стал вспоминать рецепт коктейля Молотова.

Королевское кресло поставили на ступенях храма Благого Господа, где Клим обычно сидел, врачуя увечных и недужных. Народа, однако, было побольше, чем на целительских сеансах, – Королевский проезд и три другие улицы перегораживала толпа, люди заполняли площадь, оставив свободным лишь оцепленный гвардией пятачок между ступенями храма и эшафотом. На лобном месте, у корзины для отрубленных голов, стоял, поигрывая топором, мастер Закеша, коренастый мужик с могучими плечами. На лице палача, заросшем дикой бородой, сияла улыбка – еще вчера из тюремной башни выкинули все, что было связано с Авундием и его ремеслом. Ни денег, ни каких-либо записей в башне не нашлось, только сундуки с сухими листьями, стол с колченогим табуретом и десяток откормленных крыс. Крыс перебили, остальное сожгли, и Закеша снова вселился в узилище. Судя по его виду, нынешним утром он был готов с великой радостью жечь, рубить и вешать.

По другую сторону площади, перед таверной «У отрубленной головы», у лавок и подворья виноторговца, сидела на скамейках знать, графы и бароны с разодетыми в шелка женами. Кавалеры пили мальвазию и ром, дамы угощались пряниками и фруктами в меду, юные рыцари гордо опирались на мечи, девицы поглядывали на них с интересом и весело щебетали. Самые почетные гости разместились на втором этаже ратуши; из окон выглядывали эльфы в развевающихся шарфах, а балкон занял посланец нехайского князя со свитой, благородными дамами и мужами в парадных доспехах. Внизу, у широких дверей ратуши, стояла троица гномов с Северных гор, лохматые типы в серых кафтанах и сапогах с отворотами. Приближаться к ним опасались – уж больно свирепый вид был у этих невысоких крепышей.

– Начнем, сир Ардалион, – сказал Клим, оглядев площадь.

В одном из окон напротив сияли алмазы и золотые волосы Дезидерады, и его сердце на миг замерло: кажется, красавица-эльфийка улыбалась ему. Нехайцы глядели на короля с балкона без большой приязни, волосатые рожи гномов были непроницаемы. Но народ, собравшийся на площади, приветствовал владыку с радостью – в воздух летели шапки и шляпы, толпа бурлила, слышались выкрики, пока резкий звук горнов не призвал к тишине.

– Король судит и карает! Слушайте короля! – громко произнес Ардалион. Его сильный, звучный голос раскатился над толпой, затем ударили барабаны, и люди смолкли. Выждав недолгое время, судья спросил: – С чего начнем, твое величество? С легких вин или с тяжелых?

Клим покосился на лист пергамента, который держал перед ним скоморох, там были обозначены девять призванных на суд и совершенные ими проступки. Где-то в середине списка числился Каврай из Вайдан-Бугра, лютнист и певец. Он ткнул в это имя пальцем.

– С певца, Ардалион. Большой вины я тут не нахожу, только мелкий обман трудящихся масс.

Сержанты городской стражи привели Каврая. Это был упитанный мужичок лет сорока, с одутловатой физиономией и бегающими глазками. За его спиной висела лютня.

– Тебя, артист, обвиняют в мошенстве, – молвил Клим. – Ты ходишь на свадьбы и пиры, собираешь деньги, а поешь и играешь плохо. И, по свидетельству очевидцев, тексты старинных баллад известны тебе не очень хорошо, а это классика, и тут отсебятина недопустима. Вот, к примеру, пел ты про любовь Данфиса и Хтои и назвал Хтою грудастой вместо полногрудой… Что скажешь в свое оправдание?

Каврай рухнул на колени.

– Навет и ложь, государь! Происки врагов и конкурентов! Я пою как соловей и так играю, что деревья пускаются в пляс! А что до грудастой, так это лучше ложится в размер, чем полногрудая. Изволишь ли меня послушать, твое величество?

– Валяй.

С минуту Клим внимал визгам, воплям и треньканью, потом произнес:

– Такой талант нужно душить во младенчестве. Оглашаю приговор: ты свободен, артист, ходи, играй и пой, где хочешь. Но я дозволяю зрителям, если будут недовольны, забрасывать тебя тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. Это все!

Пергамент заколыхался в руках Црыма.

– Что-то ты добр, величество, – с неодобрением прошептал шут. – Я бы такого певца отправил сортиры чистить. Позор нашего цеха!

– Искусство должно быть свободным, – ответил Клим. – Нет столь дурного артиста, который не нашел бы себе недоумка-зрителя. Для прочей публики есть яйца и помидоры.

– Король сказал! – выкрикнул сир Ардалион, и четверо герольдов повторили эти слова в четырех концах площади. Стражи потащили Каврая к улице, что вела на юг, к городским воротам, и вытолкнули вон.

– Теперь Бахара, шулера, – велел Клим.

Бахару было не больше тридцати. Наружность приятная, располагающая, щеголеватая одежда и невинный взгляд. Если что и внушало подозрение, так только руки с длинными гибкими пальцами; пальцы непрестанно двигались, подрагивали, шевелились, будто Бахар играл на незримой гармошке.

– Ты жулик. – Клим разглядывал парня с нескрываемым отвращением. – Ты играл в кости в «Золотом шердане», в «Кривом колесе» и других кабаках и всегда выигрывал, пока тебя не поймали. Ручки ловкие, глазки быстрые, кости фальшивые… Признаешь свою вину?

– Да, владыка, – повесив голову, Бахар состроил грустную мину. – Но что мне делать, государь? Это как недуг – как увижу кости, не могу удержаться!