— Будет лучше не разжигать очаг.

Элиза устало вздохнула и поднялась. Бедра и икры тотчас отозвались болью.

— Если я сейчас же не лягу, то усну стоя.

Она повернулась к соломенному тюфяку, которому предстояло заменить ей постель.

Джереми поспешно встал:

— Ложитесь на тюфяк, а я…

— Не глупите. — Элиза повернулась к своему спасителю. Ее голос прозвучал излишне резко, но она не сделала попытки его смягчить. — Ненавижу, когда люди бессмысленно жертвуют собой, особенно ради меня. — Опустившись на тюфяк, она с вызовом посмотрела на Джереми. — Здесь с лихвой хватит места на троих, мы оба полностью одеты и вдобавок укрыты плащами. Мы свободно поместимся вдвоем на этом тюфяке, в лачуге больше негде улечься. Завтра нам снова придется пуститься в путь, и трудно сказать заранее, что нас ждет, так что вам нужно как следует выспаться и набраться сил. — Упрямо выпятив подбородок, она твердо выдержала взгляд Джереми: — Я сделала свой выбор.

На лице Джереми читалось явное сомнение. Губы его дрогнули и сжались. Стоя у стола, он смерил Элизу нерешительным хмурым взглядом, потом состроил унылую гримасу.

— Хорошо. — Взяв подсвечник, он обогнул стол и сделал знак Элизе подвинуться. — Займите место у стены. — Не оглянувшись, он прошептал: — Доброй ночи, — и задул свечу.

— Доброй ночи, — донесся из темноты сонный голос Элизы.

Джереми беспокойно поерзал и вытянулся на спине.

Элиза пошевелилась, затем повернулась на бок лицом к стене. Послышался тихий вздох, Элиза плотнее завернулась в плащ.

Джереми не надеялся, что сможет выспаться, лежа так близко от нее, но не собирался обсуждать этот вопрос. В особенности с мисс Кинстер. Было проще уступить ее желанию: как она верно заметила, тюфяк был достаточно широким. В их соседстве не было ничего предосудительного.

Впрочем, само их пребывание вдвоем в этом уединенном месте бросало вызов устоям общества.

Но одна тревожная мысль не давала покоя Джереми: куда заведет их с Элизой эта ночь, проведенная наедине?

Скроуп дождался полуночи, когда хозяин трактира в Эйнвилле принялся закрывать ставни на окнах, прежде чем запереть заведение. Только тогда наемник выступил из погруженной во мрак рощи, росшей в двадцати ярдах от дороги, и направился к крошечному дворику трактира, ведя коня в поводу.

Трактирщик охотно согласился выделить Скроупу комнату и послал сонного мальчишку позаботиться о лошади приезжего.

Наемник старался говорить тихо, хотя осторожничать было не обязательно: все остальные постояльцы, включая Маккинзи, разбрелись по своим спальням больше часа назад.

— Если это возможно, я хотел бы занять комнату с окнами на дорогу, — заявил он.

Скроуп собирался проследить утром за отъездом горца.

Трактирщик хмыкнул:

— Одна такая еще осталась. — Повернувшись, он снял со стены тяжелый ключ и вручил его Скроупу. — Комната слева в конце лестницы.

Наемник взял ключ.

— Поскольку я так поздно прибыл, то и уеду не слишком рано. Я спущусь к завтраку чуть погодя.

— Как пожелаете, сэр. Мы можем подать вам завтрак в любое время.

Скроуп взял свечу из рук трактирщика и начал осторожно подниматься по лестнице. Он готов был поклясться, что Маккинзи занял лучшую комнату, скорее всего одну из тех, что также выходили окнами на внешний двор. Возможно, соседнюю с его собственной.

Он следил за своим бывшим заказчиком с самого Эдинбурга, держась чуть поодаль. Было бы крайне опрометчиво недооценивать Маккинзи, но Скроуп хорошо знал людей этого сорта. Он изучил все их слабости. Маккинзи привык повелевать и видеть, что все его приказы неукоснительно исполняются. Ему и в голову не могло прийти, что Скроуп ослушается его распоряжения оставить девчонку в покое.

Найдя свою спальню, Скроуп вставил ключ в замок и, стараясь не шуметь, отпер дверь, затем проскользнул в комнату, сбросил на пол седельную сумку и заперся.

Он неслышно пересек комнату, разделся и улегся на кровать.

Вытянувшись на спине и глядя в потолок, он перебрал в памяти все события минувшего дня и задумался о предстоящем.

Он нисколько не сомневался в своем праве выследить и похитить Элизу Кинстер. Виктор Скроуп не знал поражений. Едва почуяв добычу, он уверенно мчался по следу, пока не настигал свою жертву. Именно поэтому Маккинзи и нанял его. Теперь гордому лэрду оставалось лишь смириться и принять неизбежный исход.

Закрыв глаза, Скроуп мрачно усмехнулся. Он знал, что добьется успеха, как добивался всегда, иначе и быть не могло. Ему бросили вызов, возникло новое, неожиданное препятствие, только и всего. Что ж, тем лучше. Его ждет триумф. Преодолев все преграды, он осуществит задуманное, и слава его взлетит до небес.

Он схватит Элизу Кинстер и передаст ее в руки Маккинзи, как и было условлено.

Он отомстит за свою уязвленную гордость и потребует заслуженную награду, но главное — восстановит репутацию всемогущего Виктора Скроупа, которую изрядно пошатнул досадный эпизод с побегом.

Это представлялось ему особенно важным.

Скроуп не забывал: репутация для него все. В ней его жизнь. Его защита.

Без нее он никто.

Погружаясь в сон, Скроуп с мрачной решимостью сжал губы.

Он пойдет на все, чтобы защитить свою репутацию. Это его неотъемлемое право, и он воспользуется им, чего бы это ни стоило.

Джереми медленно, постепенно просыпался. Что-то легонько щекотало ему нос, это его и разбудило.

Разогнав сонный туман, он почувствовал теплую тяжесть женщины, лежавшей в его объятиях.

Это было необычайно приятно, но как такое возможно? Джереми никогда еще не засыпал в женской постели и, насколько ему помнилось, не приглашал женщину в свою постель…

Он вздрогнул, сон мгновенно слетел с него, глаза широко открылись. Неподвижно замерев, стараясь не шевелиться, он осторожно посмотрел вниз.

Элиза уютно свернулась клубком, прижавшись к нему. Джереми охватил совершенно неуместный восторг, он почувствовал себя победителем.

Но пока он взволнованно и изумленно пожирал ее глазами, Элиза пошевелилась.

И прежде чем Джереми успел решить, как лучше поступить — поспешно выпустить ее, заявляя о своей невиновности и рассыпаясь в извинениях, или изобразить многоопытного светского льва, — Элиза на мгновение оцепенела, потом вскрикнула и отпрянула.

Широко распахнутые ореховые глаза испуганно уставились на него.

— Ах, простите! — выпалила Элиза. Вскочив на тюфяке, она посмотрела на соломенное ложе позади себя и убедилась, что сама виновата в случившемся. — Я…

Охваченная ужасом, не веря, что все это происходит с ней наяву, Элиза почувствовала, как лицо заливается краской. Она перевела испуганный взгляд на Джереми, но тот, похоже, не испытывал ни смущения, ни замешательства. Глаза его цвета темной карамели смотрели тепло и ободряюще. На губах мелькнула сочувственная улыбка.