Ольге исполнилось тридцать два. И полгода назад у нее родился сынишка. От Вити.

Узнав только это, главное, Алла запретила себе допытываться до частностей. В те дни она действовала настолько рационально, будто ее инстинкт самосохранения в содружестве с психикой выработали красный протокол «угроза жизни».

Она сменила замки входной двери и номер телефона. Сложила в пакеты и вынесла к мусорным бакам все Витины вещи, которые не понадобились ему в течение двух недель. В дорогом новомодном салоне на улице Фурье она приказала парикмахеру отстричь ей косу и соорудить что-нибудь легкое и стильное. Результатом вышла асимметричная растрепанная стрижка, омолодившая ее лет на десять.

– Стоило ли всю жизнь мучиться с длинными волосами? Какая же глупость! – воскликнула она, поворачиваясь то так, то эдак перед зеркалом и поправляя прическу. Кончики приятно пружинили.

Обручальное кольцо Алла отнесла в ломбард, а на полученные деньги сделала маникюр и педикюр.

Все ее слабости безжалостно отслеживались и отменялись: вместо слез сожаления субботним вечером – отжимания от пола, вместо пролистывания семейного альбома – пятьдесят приседаний. И какао без сахара, ведь шоколад подстегивает серотонин, гормон радости… И бананы, в них много калия. А в пятницу бокал красного сухого и можно идти в кино.

Со временем стало легче. Только когда острота переживаний пошла на спад, Алла смогла признаться себе в том, что Витин уход был ударом, который она едва пережила. Но, пережив, поняла, что страшнее с нею уже ничего не случится. Надо было лишь признать тот факт, что она всегда была одна и могла рассчитывать только на саму себя. Ведь когда бежишь марафон, наличие мужа не может поддержать спазмированные мышцы и снизить сердцебиение. А жизнь – она марафон и есть.

И еще у нее осталась ее любимая работа, ее отрада и отдохновение. Ее лошади, все так же всхрапывающие на морозе и с хрумканьем берущие из ладоней яблоки. Ее воспитанники всех возрастов, от пенсионеров до младших школьников, к которым Алла уже давно относилась без опаски. Ее многодневные походы, когда на рассвете она вылезала из палатки и в благословенном одиночестве брела к ручью. Между деревьев слоился туман, на ветках оседала водяная пыль, и Алле доставляло удовольствие замечать, как капелька, сорвавшись с заостренного краешка листка, летела вниз, разбиваясь о траву. Она трогала пальцем ползущую гармошкой пушистую гусеницу, и та сворачивалась колечком. А тем временем за лесом всходило солнце, рассеивая холод ночи, и вовсю чирикали птицы. Это маленькое волшебство существовало в природе всегда, стоит лишь приглядеться, и в такие минуты Алла исполнялась простой и всеобъемлющей благодарностью за то, что когда-то появилась на свет. Перед лицом Творения ее жизнь была лишь эпизодом, вспышкой, – и не ей судить, содержался ли в этом хоть какой-то смысл.

– …Чему улыбаешься?

Борис Колесников сел рядом с нею на поваленное дерево. Алла поигрывала перочинным ножиком, то и дело втыкая его в рыхлую подгнившую древесину.

– Грибами пахнет. Обошла все кусты, поковырялась в каждой кочке моха. Нет грибов. А запах есть, – улыбнулась она еще шире, мечтательно.

С тех пор, как от второго инсульта умерла его жена, он все время проводил неподалеку от Аллы. После завершения спортивной карьеры Борис вернулся в родной отцовский клуб, где тренировал молодежь и заодно приглядывал за внуками. Его медали и кубки красовались в стеклянной витрине посреди вестибюля. Сам он не упускал ни одного конного похода, хотя Алла не раз уже замечала, что его больным суставам не на пользу палаточная сырость. Вот и сейчас, примостившись рядом, он вытянул правую ногу и машинально потер колено.

– Болит? – кивнула она. – Помнишь, как в молодости мы лечили все травмы розенталем и йодной сеткой? Ни черта не помогало ведь. Теперь хоть препараты нормальные…

– Ты правда хочешь обсудить состояние моего мениска?

Его глаза лучились. И Алла с удивлением обнаружила, что только этот мужчина, с зеркально-лысым черепом и мягкой, чуточку рассеянной улыбкой не нарушил прелести раннего лесного утра, а усилил ее.

Открытие это ее взволновало, и весь день она то и дело искала глазами его прямую кавалерийскую спину. Просто чтобы убедиться, что он по-прежнему неподалеку.

По возвращении в город она испекла шоколадный торт, чего не делала уже много лет, и пригласила Бориса на чай.

С ним все сложилось легко, будто две детали, выточенные друг под друга, наконец-то отыскались среди вороха других, совершенно не нужных запчастей. Не было ложной скромности или неловкости, и даже разговоров «в нашем-то возрасте…» они не затевали. Просто однажды Борис признался ей, что уже давно влюбился в нее.

– С тех пор, как ты рыдала в том стойле.

– Нет, Борис, не надо, – замотала головой Алла. – Тогда ты просто меня пожалел.

– Может быть, – пожал плечами Борис. – А потом начал восхищаться. Тебе завидовали все наши дамы. А мужики в курилке поминали тебя через раз, ты уж мне поверь. И я тоже, хоть и помалкивал.

– У тебя была Саня.

– А у тебя Витя. И что? Я не умаляю того, что прожил с Саней много счастливых лет.

Алла помнила, как самоотверженно он ухаживал за своей парализованной после первого инсульта женой. Своей любовью Саня смогла вызвать у него ответное чувство.

– И потом. Благодаря ей у меня есть Игорек. И внучки.

– Да. У тебя есть Игорек, – задумчиво повторила она. Сообразив, что не стоило этого говорить, Борис поспешно прибавил:

– А у тебя есть я. И всегда буду.

И это трогательное замечание и особенно досада, отразившаяся на его широком лице, заставили Аллу растаять.

Они сыграли свадьбу. Не громкую, но красивую.

– На любимых женщинах надо жениться, – убежденно заявил Борис. Он встал на одно колено, не смотря на Аллочку, которая со смехом твердила, что потом ей же самой придется растирать его суставы диклофенаком. Борис прекрасно видел, что смеется она, чтобы не расплакаться, и крепко сжимал ее ладонь.

Свой шестьдесят второй день рождения Алла встретила в платье цвета слоновой кости. А на медовый месяц молодожены улетели в Болгарию.

– Так что да, я любимая женщина, – завершая свой долгий рассказ, согласилась Алла. – Но можете ли вы, Марина, с уверенностью сказать, что моя жизнь была беззаботна? Вот вопрос. Слава богу, я хоть после шестидесяти узнала, что такое жить в полную силу. Наслаждаться. Знаете, обычно довольных жизнью у нас подозревают в тайных пороках. Или в клиническом кретинизме, шизофрении, мании – в чем-нибудь, в общем, клиническом. Борис научил меня жить, не оглядываясь ни на кого.

Женщина достала носовой платок, в который завернула нарезанные черенки. Местами он успел пропитаться млечным соком.

– И этому меня тоже научил он. Привозить черенки из каждой поездки. Из свадебного путешествия, помню, притащили двенадцать сортов роз. Болгария, еще бы, там все в розах. Плетистые, парковые… Не каждая прижилась, конечно, тем более-то в наших северных селеньях. Но он показал, что это может быть страшно увлекательно! Сделал дома досветку, теплички. Фанат, одно слово!