Отсечения головы удостоился только инка. Остальные приговаривались к менее почетной казни: повесить за шею, пока не умрут.

Тупака-Амару вывели из темницы

Эшафот и виселицы поставили на Главной площади, против кафедрального собора.

После полудня 4 октября 1572 года Тупака-Амару вывели из темницы и одновременно доставили к месту выхода процессии осужденных на смерть соратников инки. Процессия должна были пройти через весь город.

На улицах теснилось еще больше народу, чем в день святого Матвея. На этот раз, как будто из-под земли, доносился до вице-королевского дворца глухой и грозный ропот. Поэтому сотня испанцев и четыреста вооруженных до зубов индейцев каньяри, злейших врагов инки, конвоировали процессию, поэтому на всех перекрестках стояли альгвасилы, поэтому площадь оцепили отряды копейщиков, поэтому поставили фальконеты у подъезда вице-королевского дворца.

Инка шел в сопровождении иезуита и доминиканца. Снова облачили его в царские одежды, снова увенчали пурпурным льяуту.

Герольд огласил приговор, перечислил «вины и преступления» осужденного. Иезуит доминиканец нашептывали ему на ухо какие-то елейные слова.

Инка молчал.

Вице-король затворился во дворце. Он никого не принимал. К нему прорвались добрые люди, возмущенные приговором.

На коленях они умоляли его светлость помиловать инку.

– Отправьте его в Испанию, вы не вправе судить его, – говорили они, – пусть король решает судьбу пленника.

– Приговор отмене не подлежит. – Так ответил вице-король. Он тут же отправил на Главную площадь гонца. – Ускорьте казнь. Ускорьте во что бы то ни стало.

В первую очередь казнили соратников инки. Не всех. Их пытали всю ночь напролет, и трое осужденных умерли по дороге к лобному месту. Двоих с трудом дотащили до виселиц, но они испустили дух еще до того, как палач накинул на них петлю. Повесили трупы, а затем вздернули живых.

Затем на высокий помост из грубых, неоструганных досок ввели инку. Палач-индеец из племени каньяри выхватил из-за пояса огромный нож.

И случилось диво дивное, говорит очевидец, огромная толпа индейцев, что теснилась на площади, испустила такой страшный и жалобный вопль, что казалось, будто пришел час страшного суда, и даже испанцы, все испанцы, которые были на этой площади, горько зарыдали.

Инка же, слыша и видя все это, оттолкнул палача и поднял правую руку.

Инка был спокоен, спокойнее всех, кто был на этой площади, и царственно горд. И это спокойствие, и эта гордость покорили всех, и очень тихо стало на площади, и все молчали, затаив дыхание, – и те, кто стоял у эшафота, и те, кто находился поодаль от места казни.

Тупак-Амару обратился к толпе с прощальной речью. Он говорил на рума-сими, языке своих предков и своих подданных, и каждое его слово доносилось до самых отдаленных уголков Перуанского вице-королевства.

Но ему не дали договорить. Гонец вице-короля врезался в толпу. Его конь мчался бешеным галопом, сбивая всех, кто стоял на пути. Размахивая длинным жезлом, он подскакал к эшафоту и крикнул:

– Немедленно рубите голову инке! Рубите же голову, скорее рубите! Так приказал вице-король.

Инка снова оттолкнул палача, стал на колени и положил голову на плаху.

Колокольный звон плыл над городом. Толпа молча расходилась. Тело инки доставили в дом его матери, голову водрузили на высоком шесте, в самом центре Главной площади.

Его светлость дон Франсиско де Толедо торжествовал. Инка казнен, инки больше нет, а в Куско все спокойно. Иначе и быть не могло. Ведь сделано было все, чтобы опорочить инку.

Все Куско знает – инка перед смертью был крещен, стало быть, он отступился от богов своей земли. О! Это был очень ловкий ход, именно так поступил в свое время старый тигр Писарро с инкой Атауальпой. И, кроме того, память инки опорочена позорной казнью. Голова инки выставлена на всеобщее обозрение. Это очень хорошо. Но тело надо торжественно похоронить по христианскому обряду. Голова – палачу, сердце – христианскому богу. Великолепная комедия, и его величество король – он улыбается еще реже, чем дон Франсиско, – покатываясь со смеху, будет читать подробное донесение о похоронах инки, а индейцы-язычники отступятся от своего вождя, погребенного не по обрядам древнего культа Солнца.

На следующий день после казни обезглавленное тело инки из дома его матери привезли в кафедральный собор. Заупокойную мессу служил сам епископ, на ней присутствовали все без изъятия монахи и священники Куско.

Преклонив колени на черную бархатную подушку, в черном камзоле и черной мантии, перебирая пальцами мелкие звенья цепи Золотого Руна, молился об убиенном инке его светлость вице-король…

Поздно вечером во дворец вице-короля ворвался капитан Сьерра де Легисано. Скрестив алебарды, стражники преградили вход в покои его светлости. Старый ветеран отбросил часовых и ворвался в вице-королевский кабинет.

Его светлость писал. Писал мелко и четко, без росчерков, на аккуратно нарезанных узких листках.

Он отложил перо и снял со свечи нагар.

– Я не принимаю в эти часы, капитан, – сказал он.

– Это вы… вы приказали… Позор!.. Иисус-Мария, какой позор! Голова… – Сьерра де Легисано задыхался, он не мог говорить, руки его дрожали, лицо налилось кровью.

– В чем дело, сеньор Сьерра, какая голова? Объяснитесь, прошу вас. – Вице-король налил воду в узкий граненый бокал. – Выпейте и успокойтесь… Вот так. Ну-с, я вас слушаю.

Старик жадно выпил воду и, глядя в глаза вице-королю, сказал:

– Вы опозорили Испанию, вы опозорили всех честных христиан. Ведь это по вашему приказу голова инки выставлена на площади. Полюбуйтесь на дело рук своих – теперь все Куско кричит, что вы негодяй, подлец и лицемер. Ну, да это и так ясно! Не в этом дело. Беда в другом. Знаете ли вы, что со всего Перу индейцы идут в Куско, чтобы поклониться отрубленной голове инки? Где ваши альгвасилы? Или они не осмеливаются донести вам, что этой голове перуанцы поклоняются, как святыне?

Вице-король побледнел как полотно.

– Благодарю вас, сеньор Сьерра, – сказал он. – Моя вина, моя ошибка. Голову я велю убрать.

Он хлопнул в ладоши. В кабинет вошли стражники.

– Проводите капитана!

Через час голову перенесли в собор и положили в гроб, где покоилось тело инки. Площадь оцепили, все ворота Куско наглухо заперли. На дорогах по приказу его светлости поставлены были рогатки, всех индейцев, идущих в Куско, хватали и силой возвращали восвояси.

Через год или два вице-король приказал тайно удавить метиса Гонсало Хименеса, того самого, который вел допрос инки.

Вице-король помянул раба божьего Гонсало в своих молитвах: «Иисусе сладчайший, не суди меня строго – этот грязный метис слишком много знал»,