– Ты вообще... кто?

– Конь в пальто. И погоны на нем. Не уразумел? Спроси Корнилова, он подтвердит.

Олег широким, приглашающим жестом развернулся в сторону комнаты, Григорий инстинктивно поглядел туда же, ствол пистолета чуть опустился. Ударом ноги Олег впечатал руку с оружием в стену, оказавшись к противнику спиной. Тот навалился всей тушей, Олег упал на колени, успев захватить ворот, бросил напавшего через спину, навалился сверху, ухватил за лацканы куртки, свел руки, Гриня напрягся всем телом, «поплыл» и потерял сознание.

Олег подобрал пистолет, осмотрел, сунул за пояс, вошел в комнату, потирая ушибленный локоть:

– Вот так вот, господин Корнилов, и горишь на мелочах. По моим прикидкам, твой Гриня должен был еще минут семь-восемь в оглушенном уединении сны разглядывать... Но в коммунизм мы его с собой не возьмем: туп, агрессивен, а зачем такие в светлом будущем? У тебя кандалы имеются?

– Наручники?

– Да.

Корнилов вздохнул:

– В сумке для аппаратуры. На дне.

– Как в пьесе Максима Койкого: если «На дне» есть веревочка, то кто-то на ней повесится. И такую песню испортит, дурак!

– Что? – нервно отозвался Корнилов.

– Это я фигурально. Гипотетически. Классику надо помнить.

Олег нашел наручники, сковал лежащего бездвижным бревном Гришу, видно, сделал больно: тот замычал.

– Ну и голова у твоего напарника! Колода – не голова! Такому по стройке без каски можно ходить и по газопроводу без противогаза лазать! Насморком он не страдает?

– Чего? – не расслышал Корнилов.

– Не сопливый напарник твой? Астма, сердечная недостаточность, умственная невостребованность? Здоровый?

– Как лом.

– Что как лом, я уже понял. Тогда мы его по-партизански упакуем.

Олег запихал Грине в рот грязный рукав, оторванный от упавшей куртки.

Склонил голову набок, констатировал:

– Не, не астматик. Дышит ровно. Ну и пусть себе дышит, пока дышится, а, Корнилов?

Тот пожал плечами, вернее, двинул, насколько позволяли связанные руки.

– Ты что загрустил, земеля?

– Есть чему радоваться?

– Живы.

– Пока.

– Да ты пессимист, Сергей.

Корнилов улыбнулся невесело.

– Вам это странно? – Он неловко кивнул на стянутые за спиной руки.

– Предлагаешь тебя развязать? Вообще-то верно, куда тебе бегать, да и от судьбы не уйдешь... Но – повременим. А то ведь взбрыкивать начнешь да и набедокуришь на свою голову, а я не калькулятор – силу ударов рассчитывать.

Скажи спасибо, что вначале сгоряча вообще голову не оторвал.

– Спасибо.

– С юмором в порядке. Кто в вашей паре за главного был?

– Григорий.

– И как тебя в такую компанию занесло, да под такое руководство?

– Дети. Я не соврал. Двое.

– Мальчики?

– Да. И оба – есть хотят. А в «Контексте» платят.

– Хорошему профессионалу платят или те деньги, которые он потребует, или те, на которые согласится. У тебя какой вариант?

– Наверное, второй.

– Что так?

– Обстоятельства.

– Жадность. За деньгами людей не видишь.

– А что на них любоваться?

– Ведь ты не из «конторских», Корнилов.

– В смысле?

– В ГБ не служил. Ни в нынешнем, ни в прежнем.

– Нет. Технарь я. Хороший технарь. Инженер. Практик.

– То-то кололся, как сухое полено, искренне и с чувством.

– Что?

– А это наводит на грустные размышления... И гнусные подозрения. Уж очень все складно. Не чернуху ли ты мне лепишь, инженер хороший?

– Я...

– Не-ет, не лепишь. Я бы почувствовал, – медленно проговорил Олег, замолчал, о чем-то напряженно размышляя.

– А если она не Головина? – произнес в наступившей тишине Корнилов.

– Кто? – не сразу понял Олег.

– Ну девчонка та, что с вами была.

– Даша? Не Головина?

– Ну.

Олега обдало жаром. Действительно, что, если... Но тогда... что – тогда?

Человека не так ломает несчастье, как призрак несостоявшейся надежды. Особенно если этой надеждой была любовь.

Не думать! В ситуации, приближенной к боевой, чем больше размышляешь на вечные темы, тем меньше шансов выжить, азбука. Выжить самому и спасти Дашу.

Если, конечно... Олег тряхнул головой:

– Вот что, Корнилов. А сядем-ка мы с тобой в авто и поедем в твою контекстуальную контору. А там – будет хлеб, будет и сало. Глядишь, твой тезка Гриф все спорные вопросы нам и осветит. С предельной ясностью. Естественно, если, я правильно его об этом попрошу. А просить я умею.

Пленник побледнел:

– Это бессмысленно.

– Что так?

– Охрана.

– Лютая?

– Да. Слишком опасно.

– А здесь я, выходит, в бирюльки с вами сражаюсь, под щелобаны? Поедем, брильянтовый мой, на месте и решим. Да и оставаться тебе резона нет: а если Даша все-таки Головина? Папа Рамзес, как только узнает о похищении своей пацанки, сгоряча может и не пожалеть молодых холопьих жизней.

– Я не холоп.

– Смотря для кого.

– И не надо меня пугать.

– Беда с вами, технарями. Кто пугает? Просто констатирую факт. Сейчас подъедем в твой офис, а там...

– Может быть... вы один поедете? Я скажу адрес.

– Нет, в компании веселее.

– Умирать?

– Я что, похож на самоубийцу?

Корнилов помолчал, выговорил медленно:

– Охрана в офисе встретит.

– Неласково?

– Это мягко сказано. Организация у нас... непростая.

– Зато я – простой. И незатейливый. Вот люди ко мне и тянутся. Против такого обаяния кто устоит? Никто. А тебя беру. Как пропуск.

– Чтобы умирать не скучно было?

– Не, умирать ни к чему – жизнь-то вокруг какая веселая! Вашими стараниями.

– Так я – заложник?

– Ключик.

– Там все равно никого нет.

– Так уж и нет?! У вас тут внештатная, а начальство по дачам дрыхнет?

Сильно сомневаюсь я в такой безалаберности.

– Ваш тон... А меня... Меня убьют.