– Я знаю, что оказалось на самом деле, – погладил я ее по голове, как маленькую. – Можешь не рассказывать. И что же, ты хотела ему отомстить? Убийце своей матери?

– И сейчас хочу. Только не знаю, как. У него такая охрана, как у Президента России, блин!

– У президента покруче будет, – предположил я, помогая ей раздеться. – Давай-ка, иди умывайся, сейчас я поставлю чай, и мы основательно обо всем поговорим.

Из ванной вскоре прозвучало:

– Тут у тебя есть нераспечатанная зубная щетка, можно ею воспользоваться?

– Конечно, пользуйся.

Спустя примерно четверть часа мы снова сидели у меня на тесной кухне, снова пили такой же чай с бальзамом и чипсами, что и пять дней назад. Словно и не было перерыва. Яна продолжала рассказ…

– Как и обещал Паук, мать исчезла надолго. Сейчас-то я понимаю, что это был типичный компьютерный тролль. А тогда даже благодарна ему была. Причем не только я – у многих гээнпэшников мамаши поисчезали. Мы оперативненько обменивались инфой. Вот счастье-то привалило! Даже хотели встретиться в клубе, отметить это дело. Шутка ли, сбыча мечт в чистом виде! Да здравствует свобода! Эйфория была поначалу – била фонтаном. Делай что хочешь, кури что хочешь…

– Потом наступило отрезвление?

– Мужья этих… похищенных забили тревогу. Как это так – на курорт, и все сразу, не сказав благоверным ни слова. Такого не бывает. Потом мы пытались выйти в сети на Паука, чтобы объяснил публике популярно, только его и след простыл. Аккаунты позакрывал, отовсюду испарился. Тогда конкретный отходняк начался. В сети – галдеж, стон, мат на всю округу. Каждый валит на кого угодно, только не на себя.

– Среди вас, несчастных, должен быть такой Борис Ощепков.

– Был такой Барракуда… Паникер, блин! – Яна скривилась так, будто каблуком раздавила на полу таракана. – Такие посты писал, такие фотки выкладывал – жизни ему нет, воздуха с маман не хватает. А как маман не стало, так одним из первых завопил, что никакой собаки ему не надо, ни зиненхунда, ни чихуа-хуа. Это Паук его на это дело подбил – под видом покупки щенка привести мать к подъезду. Козел! Как баба, честное слово.

Яна замолчала, словно пытаясь продлить в своем рассказе период неизвестности, переживая все заново, оттянуть наступление суровых реалий, отрезвляющих новостей, в которых – никакой надежды.

– Я поняла, что все достаточно скверно, когда позвонили с ее работы. Из фирмы. Допустим, мне она могла и не сообщать о том, что уехала на курорт, но на работе… Никто ничего не знал, но все хотели узнать. Я помню то утро и ощущение после этого звонка – как будто тебя кто-то толкнул, а другой встал на четвереньки сзади у тебя под коленками. И ты, теряя равновесие, падаешь. Только все в замедленном темпе. Ты знаешь, что все равно грохнешься, но падаешь медленно, и ускорить нельзя. Спрашиваешь себя: «Где она может быть… Где она?»

– Ты маму мамой, – поинтересовался я, переживая вместе с ней жутковатые моменты прозрения, – очень редко называла?

– В последнее время вообще такое слово забыла. Это как бы у других были матери, были нормальные семьи, а у меня – так, резервация.

– Если не мамой, то как? Надо же было вам как-то обозначать друг друга в общении.

– Она меня – глупым чадом, я ее за глаза – родительницей, предком. По-всякому. В глаза – Кира Станиславовна, подчеркнуто, сухо так. Это ее особенно задевало. А когда по телевизору в криминальных новостях все увидела, когда потом меня вызвали в полицию и на опознание… Как сейчас вспомню, так сердце останавливается.

Повисла пауза, как между выдохом и вдохом – долго терпеть ее было невозможно, и я почти шепотом сообщил:

– Константин Бережков – бывший одноклассник твоей матери. Весьма невзрачный паренек, скажу я тебе. Зато амбиций – выше крыши. Влюблен в нее со школы. Видимо, подкатывал к Кире Станиславовне и так, и эдак, а она ему – от ворот поворот. И тогда, и сейчас. Вот он и решил поквитаться.

– Одноклассник? Был влюблен и убил?

– Не знаю, можно ли это назвать любовью.

– Слушай, а его никак нельзя… – она долго подбирала подходящее словцо, но так и не подобрала. – При попытке к бегству, например.

– Пойми же ты наконец, – почти взмолился я. – Сейчас главное – признать… вернее, доказать его вменяемость. Тогда ему могут дать пожизненный срок. Это намного суровей, поверь, чем… при попытке к бегству, как ты выразилась. Он косит под шизофреника, причем достаточно убедительно.

– Зато мне будет не по себе, когда я буду знать, что этот отморозок по-прежнему жует хлеб, ходит по земле. Пусть и за колючей проволокой.

– Тебе будет легче, если его не будет?

Она кивнула в ответ.

Бессонная ночь похожа на пиявку: она методично высасывает из тебя кровь весь следующий день, вызывая зевоту, головокружение, утяжеляя твои веки в несколько раз. Ты ходишь, как сомнамбула, вливая в себя сладкий кофеин, действия которого хватает очень ненадолго.

Как ни намекала Яна на то, что хочет у меня остаться на ночь, я был глух к ее намекам. Во-первых, меня ждала серьезная беседа с Лекарем на следующий день, к которой следовало подготовиться. А во-вторых, девочка слишком напоминала мне Женьку. Не внешне, нет. Что-то отцовское во мне просыпалось всякий раз, когда я обнимал ее.

В общем, выпроводил я девушку около девяти вечера и уселся за «Листки доверия». Потом несколько раз просмотрел запись, сделанную Ираклием во время одной из бесед с Лекарем. Признаюсь честно, игра актера по фамилии Бережков была настолько совершенна, что в душу мне закрались зерна сомнений в правоте моих собственных выводов. Пациенту в самый раз присваивать звание народного артиста, а мы его мурыжим в застенках. Справедливо ли это?

После просмотра я долго ходил из угла в угол, повторяя бесконечно «Игла – в яйце, яйцо – в утке, утка – в зайце, заяц – в сундуке…» Если бы кто-то увидел меня за этим занятием, очень сильно усомнился бы в моем психическом здоровье.

Выкурил за ночь почти пачку, периодически выходя на балкон. Больше часа просидел в интернете, прокручивая сюжеты некоторых сказок. Зато придумал кое-что.

Оставалась сущая мелочь: выдать заготовку в беседе с Лекарем именно так, как отрепетировано. Чтобы прозвучала к месту. И не иначе! Если все получится, то для него это будет апперкот в солнечное сплетение, после которого обычно сложно бывает сделать вдох. Эту паузу я и должен «поймать». Она может быть мимолетной. Но я должен! Обязан!

Сегодня десятый день, как Лекарь в полной изоляции. Никаких свиданий, никаких передач – только беседы с врачом, прогулки в одиночестве, приемы пищи и сон. У дверей – вооруженный охранник. Любые манипуляции или процедуры – только в его присутствии.

Судя по дневникам медсестер, по данным видеокамер, пациент и не стремится к какому-либо общению. Зачем ему оно? Его главная задача на сегодня – стать психом.