Хасар ловил на себе мрачные взгляды императорских солдат и молча взирал на то, как они перед ним отступают. Почувствовав, что его меч застрял во вражеском щите, он выпустил его из рук, а когда цзинец по инерции отшатнулся назад, крякнув, мгновенным движением поднял с земли еще один и нанес солдату удар слева. Только после этого Хасар влез на лошадь за спиной у всадника и оглядел окрестность.

В отдалении передовые ряды цзиньской армии уже дошли до рядов сунцев.

— Найди мне лошадь! — крикнул он на ухо кешиктену.

Тот развернул своего жеребца, и они вместе выехали из прорубленного воинами круга, который тут же за ними сомкнулся створками вновь поднятых побитых щитов.

Хасар оглянулся на Угэдэя, внутренне холодея от ощущения только что пережитой опасности. То, что положение безнадежно, ясно и ребенку. При такой силище, что стоит напротив, туменам остается только показать спину. Если полки сунцев двинутся в бой, останется попросту уносить с границы ноги. Единственное, из чего можно выбирать, — это уйти с достоинством или дать деру, как от стаи волков. Хасар от досады скрежетнул зубами. Выбор и так ясен, иного не остается.

Сюань с гордо выпрямленной спиной неторопливо правил коня к сунским боевым порядкам. Со спины и боков его окружали три генерала в нарядных доспехах и плащах. Все они были пропылены и усталы, и тем не менее Сюань скакал с таким видом, словно дать ему от ворот поворот не смел никто и ни за что. Разумеется, в строю ему надлежало быть первым. Простых солдат сунцы к себе во владения, понятное дело, не пустят. На высшее благоволение вправе рассчитывать лишь он, единовластный правитель. Ведь это он Сын Неба. Правда, титул был без наличия подданных, а сам император — без городов, но свое достоинство, подъезжая к передовым рядам, Сюань блюл свято.

Сунцы стояли недвижимо, и Сюань, чтобы чем-то себя занять, взялся отряхивать приставшую к перчатке былинку. Глядя поверх голов сунской армии, он не выказывал тревоги и неудобства. Слышно было, как сзади его армию нещадно треплют монголы, но цзиньский император даже не обернулся, чтобы как-то это засвидетельствовать. Была вероятность, что его двоюродный брат Ли-цзун во время ожидания намеренно допустит уничтожение цзиньского воинства. Эта мысль вызывала у Сюаня мертвенный холодок, но поделать он все равно ничего не мог. В земли царства Сун он прибыл просителем. Если сунский император решил таким образом изничтожить его силу, то Сюаню, известное дело, противопоставить этому нечего. Шаг со стороны родственника, что и говорить, нагловатый — настолько, что впору поаплодировать. Пускай, мол, поверженный государь царства Цзинь войдет, но его армия вначале ужмется до считаной горстки людей. Пускай вползет на коленях, моля о высочайшей милости.

Все телодвижения Сюаня, все его планы и ходы теперь сводились к одному. К рядам сунцев он подскакал почти вплотную. Если они разомкнутся и его пропустят, ему откроется путь в безопасность вместе с теми, кто уцелеет из его воинства. Сюань старался не думать о том, что может произойти, если его аспиды-родственнички решат окончательно сбросить его со счетов. А что, с них станется. Может, они к тому и клонят: все выжидают, выжидают, выжидают… Можно вот так просидеть перед ними на коне вплоть до той минуты, когда монголы, закончив расправу с его армией, возьмутся и за него самого. Есть вероятность, что Ли-цзун и тогда для его спасения и пальцем не пошевельнет.

Лицо Сюаня воплощало само бесстрастие, когда он неспешно обводил глазами ряды сунских солдат. В конце концов, чему быть, того не миновать. Внутри его белым калением жгла скрытая искра ярости, но на лице не отражалось ничего. Как можно непринужденней, он обернулся к одному из своих генералов и спросил что-то насчет использованной сунцами пушки.

Генерал весь покрылся нервной испариной, но ответил так, словно они находились где-нибудь на воинском смотре:

— Орудие, ваше императорское величество, сухопутное, из разряда тех, которые мы сами применяем на городских стенах. Для их изготовления бронза отливается в формы, а затем вытачивается и шлифуется. Порох в них вспыхивает с жесточайшей силой, посылая ядро, сеющее ужас среди неприятеля.

Сюань кивнул, словно был доподлинно удовлетворен. Именем предков, сколько еще можно вот так ждать?

— Столь большая пушка, верно, очень тяжела, — натянутым от волнения голосом сказал он. — Тащить ее по неровной местности, должно быть, весьма затруднительно.

Генерал кивнул, довольный тем, что повелитель заводит с ним беседу, даром что ставки, понятное дело, неимоверно высоки и с каждой минутой все возрастают.

— Орудие, государь, зиждется на деревянном лафете. Он снабжен колесами, но вы совершенно правы — для того, чтобы выкатить его на позицию, требуется много людей и быков. А еще — на то, чтобы перемещать каменные ядра, мешки с порохом, запалы и банники. Возможно, у вас будет случай взглянуть на них поближе, когда мы ступим на сунскую территорию.

Сюань посмотрел на генерала, взглядом укоряя за несдержанность:

— Все может быть, генерал, все может быть. Расскажите-ка мне о сунских полках, что-то я некоторые из тех знамен не признаю.

Генерал — безусловно, специалист в своем деле — взялся приводить имена и истории. Сюань, накренив голову, делал вид, что слушает его заунывный рассказ, а сам неотрывно следил за рядами сунцев. И когда те на секунду разомкнулись, пропуская к границе офицера на величавом жеребце, он хотя и не подал виду, но у самого сердце едва не выскочило из груди.

Дослушивать литанию приводимых генералом имен и названий, право, не хватало сил, но Сюань волевым усилием заставил себя дослушать, вынуждая таким образом сунского офицера дожидаться. Его драгоценную, последнюю армию в данную минуту безжалостно забивали, а он невозмутимо кивал нудным, ничего не значащим деталям, причем с заинтересованным видом.

Генералу наконец хватило благоразумия смолкнуть, и Сюань, чопорно его поблагодарив, будто впервые заметил присутствие сунского посланца. Как только их глаза встретились, офицер спешился и, неожиданно простершись на пыльной земле, коснулся затем лбом генеральского стремени.

— У меня послание для Сына Неба, — сообщил он, избегая даже глядеть на Сюаня.

— Изложи свое послание мне, солдат, — позволил генерал. — Я ему передам.

Офицер снова простерся, а затем встал.

— Его императорское величество милостиво просит Сына Неба пожаловать в его земли. Да будет ему жизни десять раз по десять тысяч лет.

До ответа какому-то там офицеришке Сюань не снизошел. Послание, несомненно, должен был доставить кто-нибудь из вельмож рангом повыше, а не эдакий солдафон. Попахивает пренебрежением. Церемонные словеса генерала Сын Неба слушал уже вполуха. Направляя своего коня шагом, назад он даже не оглянулся. По спине и под мышками обильно тек пот. Рубаха под доспехами промокла, должно быть, так, что хоть выжимай.

Перед скакуном Сюаня сунские ряды раздались в стороны — движение, напоминающее рябь шириной в три гадзара. Таким образом последней цзиньской армии открывалась возможность пройти меж сунских построений, в то время как для взаимного врага обоих государств граница оставалась закрытой. Сюань со своими генералами пересек невидимую черту первым, на пытливые взгляды встречающих реагируя полной невозмутимостью. Следом потянулись ряды его воинства, напоминая уходящий в кожу нарыв.