— Что, совсем?

— Ну почему, руины-то остались местами, — хмыкнул мужчина в жилетке. — Могли бы запись со спутника показать, да у нашего телика вчера батарейки сели. А генератор эти уроды раздраконили. Кстати, ты прописался? Повезло. Говорят, сегодня прием закончился. Кто завтра придет, могут отдыхать. Хавчика не будет.

Новенький рассеянно кивнул, словно эта тема его мало интересовала. Он продолжал сыпать вопросами:

— А другие города?

— Тот же хрен, — ответил дед. — От Владивостока до Калининграда все начисто. Не только миллионники. Стотысячники…

— Позавчера еще было радио, — пояснил хозяин супа. — Прямо после обращения И. О. главкома зачитали что-то вроде списка нанесенных по нам ударов. Типа для возбуждения праведного гнева. Два часа без перерыва шло, тысячу с лишним населенных пунктов назвали. Я даже не слыхал о таких. По ходу дела все города, где хоть один цементный завод был, накрыли, сучьи дети.

Данилов ощутил странную легкость во всем теле. Как будто пол уходит из-под ног и ты проваливаешься, падаешь в темную бездну. Худшие опасения, как всегда, оказались верными. Это закон.

Нельзя сказать, что эти новости стали для Саши откровением. Он понял, что все накрылось медным тазом, еще когда увидел субботнюю иллюминацию над Новосибирском. Но те же фразы, услышанные из уст постороннего человека, подействовали на него как удар дубиной. Стотысячники… Эта новость придавила его как пресс.

«Только не говори, что не ожидал, — сказал он себе. — Врешь. Спорим на миллион, ты ни на секунду не сомневался. Это у тебя в крови — хоронить всех заживо, себя в том числе, а после этого удивляться, когда твои пророчества сбываются. Ах, кто бы мог подумать! Нострадамус хренов…»

Больше спрашивать было не о чем, да и незачем.

— Ну, давайте за упокой души, — проговорил кто-то над ухом. — Еще по одной.

Данилов помотал головой и вернулся на свое место. Сквозь туман до него долетело звяканье стекла и отрывистое бульканье. Пили залпом.

— А в мире что творится, мужики? — через колышущуюся пелену услышал он чей-то спокойный вопрос.

— Да почти ничего не слыхать, — отвечал все тот же беженец в жилетке. — Японию вроде снесло. Европа горит. Америка… Насчет всей не скажу, но Восточное побережье накрылось. Нью-Йорк рыбок кормит. Смыло его в чертов океан вместе с половиной штата. Поймали во вторник передачку по спутнику. Молодцы наши или китаезы, хрен теперь разберет. Подводный взрыв, мегов десять. Поделом этим америкосам. Первые же начали.

— Они, пиндосы, кто же еще! — в один голос загалдели и стар и млад. — Чего жалеть сволочей? Тут своих не сосчитать.

На самом деле в их тоне особой ненависти к противнику не чувствовалось. Люди находились не в том состоянии, чтобы быть способными на такие сильные чувства.

В другой раз Данилов принялся бы с жаром отстаивать свою точку зрения, всегда отличающуюся от общей. Он еще недавно был уверен в том, что бессмысленную войну на уничтожение может начать только кровавая чекистская диктатура, подсыпающая гражданам радиоактивные изотопы в чай. Но не теперь. Возможно, за прошедшие дни его вера в либерализм и его оплот ослабла, пошатнулась. Поэтому он просто прилег и пять минут кряду молча лежал на матрасе, глядя в потолок и сложив на груди худые руки. Сон к нему не шел. Он не слушал, но разговор продолжался без него, перескакивая с темы на тему и ни на чем надолго не задерживаясь. Это была еще одна светская беседа людей, которые, как уж могли, старались поймать ускользающее время.

Изредка он выхватывал из окружающего фона отдельные слова, целые фразы, а иногда и фрагменты диалогов:

— Слыхали, в Колыванском лагере эпидемия? Карантин. Говорят, уже тысяч пять…

— Чушь.

— Зуб даю. Говорят, чума.

— Да не чума, а эбола. Африканская лихорадка такая, только генно-модифицированная. Распылили с самолета.

— Да ни хрена там не распылили, просто воду перестали подвозить и нужники новые не роют. Поэтому то ли холера, то ли еще какая кишечная дрянь и вылезла. Но люди мрут, это факт.

— …Осталось на неделю. А потом…

— Надо валить отсюда.

— На юга?

— Да какие, блин, юга? Обратно в город. Там еще осталось чем поживиться…

— Солнышко, скоро мы пойдем домой, — утешал какой-то мужчина свою жену. А может, и не жену. Кому какое дело, когда рушится мир? — Скоро все кончится.

«Боюсь, что так, — подумал Саша. — Только закончится оно очень плохо».

Он не узнал собственный голос, ставший вдруг глухим и низким. Его губы едва шевелились, как у чревовещателя. Данилов понял, что размышляет вслух, и смутился. Его услышали.

— Да ну тебя в баню с твоим пессимизмом, — насупился мужик с бутербродом. — Если так рассуждать, то надо ручки сложить и ждать, когда все перемрем.

— Да я этого не говорил, — попытался оправдаться, Саша. — Просто не надо обманывать себя.

Он не собирался продолжать разговор. На душе было слишком хреново.

Он проснулся посреди ночи, а может, поздним вечером или ранним утром. Его биологические часы сбились окончательно. Совсем рядом люди что-то обсуждали громким шепотом. Данилов постеснялся включаться в разговор, но не слушать его он не мог.

Спорили двое, которых он безошибочно отнес к образованному сословию. Ученые мужи, причем не чета Саше, который формально тоже мог причислять себя к этой категории. Доктора наук, самое меньшее. Один полный и бородатый, наверняка любитель горных сплавов и посиделок у костра с гитарой. Второй худой и жилистый, слегка сутулый и чем-то похожий на него самого. Вот только видно, что этот человек неравнодушен к выпивке, желчный и, наверное, давно разведенный. Один оптимист, другой мизантроп.

— Вот увидите, все пройдет.

— Да, как сказала одна планета другой: «Представляешь, у меня люди завелись. Бурят что-то, взрывают, строят. Чешется все». Другая ей: «Не волнуйся. У меня тоже были. Прошли…»

— Я серьезно. Через пару недель эта пакость развеется и вздохнем свободно.

— Навряд ли.

— Это еще почему?

— Потому что скорее развеются наши надежды, если выражаться высоким штилем. Слышали про ядерную зиму?

— Тьфу на вас… Но ведь построения Сагана-Моисеева были опровергнуты…

— Кем? — не унимался второй. — Каким-то «академиком» на содержании у КГБ? Ясно, им же надо было объяснить, что ничего страшного не случится, если мы покажем американцам кузькину мать. Кому нужны ракеты, если ими один черт нельзя воспользоваться?

— Ядерная зима — миф. Мы даже погоду назавтра точно предсказать не можем, а тут калькуляция на порядок сложнее. Глобальный климатический феномен — это вам не фунт изюму. Никто не знает, какие компенсаторные механизмы климата могли включиться при выбросе в атмосферу этой хреновой кучи пепла. Высокая теплоемкость океанов, изменение альбедо…