Решив, что пора действовать, Мэгги взбежала по лестнице в свой кабинет, торопливо пролистала телефонную книгу, уточнила кое-какие адреса и стала собираться. Не прошло и пяти минут, как она, дробно простучав каблучками по ступеням, снова спустилась на первый этаж и вышла на улицу.

Было темно. Луна скрылась за облаком.

Мэгги быстро двинулась вниз по улице, вглядываясь в лица прохожих.

Шон очнулся и сразу же попытался отделаться от призраков странного сновидения: помнится, он куда-то ехал верхом на лошади, только вот куда?..

Осталось ощущение, что он по-прежнему куда-то мчится. Но на этот раз Шон твердо знал, что гонится за своим врагом, хотя и не знает, где его искать.

Странное чувство, но вместе с тем завораживающее. Вот бы ему сейчас и вправду проскакать верхом на лошади по улицам Нового Орлеана и схватить убийцу!

Шон потянулся и понял, что задремал у себя дома перед включенным телевизором. К счастью, сведения о зверском убийстве еще только начали просачиваться в прессу и диктор сообщил о происшествии лишь несколько слов — ровно столько, сколько было нужно, чтобы не вызвать у горожан паники.

«В данный момент, — подумал Шон, — у меня в деле две мертвые проститутки и один сутенер. Большинство горожан тешит себя иллюзиями, что убийца охотится только за аморальными типами и на достойных людей внимания не обращает. Возможно, эта иллюзия позволит удержать панику в разумных пределах и не позволит ей распространиться подобно лесному пожару и завладеть сердцами людей».

Как ни крути, Новый Орлеан — греховный город, и если убийства будут продолжаться, скоро горожане, у которых на совести немало тайных грешков, станут смотреть на жертвы не как на грешников, а как на обычных людей, и тогда произойдет обвал и паника охватит всех.

Сейчас у него есть приблизительный портрет убийцы, который со слов Мамми воплотил на бумаге полицейский художник — а это уже кое-что. Кроме того, Мамми получила задание держать ухо востро и при первом же появлении господина, хотя бы отдаленно похожего на преступника, звонить в убойный отдел.

Поднявшись с дивана, Шон прошел на кухню к холодильнику, чтобы достать себе пива. Он владел домом на Конт-стрит, которому было уже сто пятьдесят лет. Нижний этаж Шон сдавал приятельнице своей сестры, Даниэль Боне, державшей там один из лучших креольских ресторанов в городе. Приличному состоянию дома Шон был обязан в основном ее усилиям. Она же посылала ему два раза в неделю служанку, прибиравшую его холостяцкое жилье. К тому же время от времени Шон получал от Даниэль деликатесы в знак признательности за то, что не увеличивал арендную плату, хотя ее заведение процветало.

Все это превращало холостяцкие апартаменты Шона в весьма комфортабельное и даже роскошное жилище, несравнимое с его убогим офисом в отделе убийств, где он, кстати сказать, проводил большую часть суток.

Открыв бутылку с пивом, он сказал:

— Твое здоровье, Даниэль! — После чего сделал глоток.

Шон мог бы сейчас еще раз съездить в номер отеля, где Бесси встретилась со своим убийцей, и постараться понять, почему при таких травмах она потеряла совсем немного крови — на полу было лишь несколько капель. Он мог засесть в баре у Мамми и провести там хоть всю ночь, наблюдая за клиентами, ведь среди них мог оказаться убийца. Занятие это было неблагодарное, зато не слишком утомительное, и Шон решил, что ему лучше всего отправиться в бар. Там, устроившись в глубоком мягком кресле, можно было неплохо отдохнуть, а Шон — Господь свидетель — очень нуждался в отдыхе.

Неожиданно позвонили в дверь, и Шон, распахнув ее, к огромному своему удивлению, увидел Мэгги.

— Я… пришла сказать вам: мне жаль, что все так вышло.

— Хм!

Шон даже не предложил ей войти. Ничего, кроме изумления и душевной опустошенности, он в этот момент не ошущал.

— Я слышала о третьей жертве. Весьма сожалею о случившемся.

— Это ваша работа?

— Что?!

— Это вы ее убили?

— Конечно же, нет!

— Почему в таком случае вы выражаете сожаление?

Она всплеснула руками, придя, видимо, в полное замешательство. Казалось, еще немного — и Мэгги повернется и уйдет. Тем не менее она все же объяснила:

— Я просто горюю об утраченных человеческих жизнях — вот и все.

Хотя Мэгги была смущена, выглядела она великолепно. Сегодня она была в белом платье без рукавов и в белых туфлях. Ее рыжие волосы полыхали, как золотая корона.

Когда Мэгги собралась уходить, Шон спросил:

— Зачем вы все-таки пришли сюда?

— Что?

Он увидел перед собой ее полыхающие от возмущения глаза.

— Да, зачем вы пришли ко мне? Думаете, я скажу «Как мило, что вы заглянули» и предложу вам бокал шампанского? — продолжал Шон. — Я еще не забыл, как вы выставили меня из своего дома. Поэтому мне крайне любопытно узнать, что привело вас ко мне.

— Если вы будете говорить мне дерзости и вести себя со мной грубо…

— Я никогда не выдавал себя за деликатного человека. Поэтому я хочу знать правду: что вы здесь делаете?

— Если честно, то все это секс. Мне понравилось спать с вами. Но если вы заняты… или бутылка пива заменяет вам ласки женщины… Что ж, я приду в другое, более удобное время — когда, к примеру, у вас кончится этот продукт.

— На свете нет иного времени, кроме настоящего. — С этими словами Шон втащил Мэгги в свою квартиру.

Подойдя к столу и поставив на него пивную бутылку, Шон приблизился к Мэгги и обнял ее. Она ответила ему страстными объятиями.

Зацепившись за край коврика при входе, Шон оступился и упал на пол, увлекая Мэгги за собой. Под платьем на ней ничего не было. Она торопливо расстегнула на нем брюки и сжала его пенис. Все произошло так быстро, что ни он, ни она не успели опомниться.

Страсть, охватившая их, была настолько острой и мучительной, что когда Шон вошел в нее, они оба закрыли глаза.

Потом, гладя Мэгги, такую нежную и желанную, Шон задался вопросом, как прожил без нее эти два бесконечно долгих дня.

Лондон, 1888 год

Приехав в Лондон, наследница рода Монтгомери Меган поселилась в апартаментах на площади Сент-Джеймс. Апартаменты рядом с ней занимала молодая пара — доктор Питер Остин с супругой Лорой. Это были приветливые, милые молодые люди, и скоро Меган начала проводить с ними все больше и больше времени. В конце весны они с Лорой стали близкими подругами. Меган рассказала супругам о своем родовом поместье под Новым Орлеаном, а также о том, что женщины из ее семейства обычно подолгу живут в Европе. Она сообщила также, что ее мать покинула родные края в самом начале Гражданской войны, нашла себе мужа в Нью-Йорке и в Новый Орлеан уже больше не вернулась. Теперь же, поскольку ее отец и мать умерли, Меган намеревалась впервые в жизни посетить родные места.