— Знаешь, — выдохнул он. — Мне даже жаль, что ты ее не трахнул. Тогда ты бы понял. Понял, что такое совершенство… Ее анус, например. Он как развратная суровая секретарша, кокетничающая с Гиммлером…

— Заткнись, а? Мне надо подумать. Дай сигарету.

Конечно, самым разумным в данной ситуации было бы свернуть Клоке шею и убраться отсюда. Я нужен вампирам живым — что с того? Это знание пополнило мой жизненный вокабуляр, но грамматика по-прежнему оставалась загадочной.

Оставался дневник Квинна. Отвратительная история. Дикие псы, трупы и железный привкус древней памяти. Чувство, будто я вот-вот пойму что-то важное, вызвало пульсирующую головную боль, которая и не думала утихать.

Я щелкнул «Зиппо», зажег сигарету и сделал глубокую затяжку. Факты оставались прежними, сколько бы я их ни перетасовывал, правда говорится в той истории или ложь. Есть у Жаклин дневник или нет. Если есть, заполучу я его или уйду. Если заполучу, изменит ли это что-нибудь — или нет…

Одновременно у меня в голове звучал женский голос, явно принадлежащий профессору по истории американской культуры: «Только наличие смысла может что-нибудь изменить, но мы знаем, что его нет. Все истории демонстрируют лишь страсть к обладанию смыслом, но не сам смысл. Таким образом, изменения, которые теоретически может вызвать знание истории, иллюзорны».

Клоке лежал на спине, согнув колени. В темноте я различал только, как моргают, слезясь, большие черные глаза, да изредка поблескивает фляжка.

— Умираю от голода, — сказал он. — Полагаю, бессмысленно спрашивать, нет ли у тебя еды.

Я вспомнил про бинокль и принялся обшаривать карманы Клоке.

— В Ле Марэ есть одно местечко, — начал он, не обращая никакого внимания на мои манипуляции. — Там делают лучшие в мире пирожные из заварного теста. Я бы сейчас убил за ванильный эклер… Как хорошо, что я больше не модель. Можно есть что угодно.

— Ты правда был моделью? Умора. Вот, держи.

— Мои орешки. Слава богу. И все-таки жаль, что нет сладкого. Знаешь, когда она приходит, то смотрит на тебя с такой чистой, холодной ненавистью… С презрением. Я столько лет искал женщину, которая бы меня презирала.

От бинокля было немного толку. Видимо, окна мадам Делон были оборудованы технологиями из области научной фантастики, потому что я не мог рассмотреть ровным счетом ничего — хотя на окнах не было ни штор, ни жалюзи. Я заметил троих охранников в пуленепробиваемых жилетах и штанах военного образца: двоих у лестницы, одного на крыше. Они прогуливались туда-сюда, жевали жвачку, курили, изредка обменивались парой слов.

Сосны окружали нас, как заботливые старшие братья. Клоке, громко дыша, чавкал орехами. Становилось холодно. Прошел час.

— Она ведет переговоры, — сказал Клоке, делая еще пару затяжек кокаином. — Ты не знаешь, как она действует. Слышал про африканских детишек? Ангола, Нигерия, Конго. Дети, которых обвиняют в колдовстве. Она щедро платит и забирает их у родителей. А потом… Что, как ты думаешь, она с ними делает?

— Тихо! Черт, я чуть было их не упустил.

Должно быть, пока я напряженно вглядывался в парадную дверь, вампиры вышли потайным ходом через гаражи, которые находились уровнем ниже. Я очнулся, только когда раздался шум заводящегося внедорожника. Я приставил дуло пистолета к затылку Клоке.

— Дернешься — и ты труп.

Курьезы специально дожидаются моментов наибольшей серьезности. Клоке шепнул мне на ухо: «Я сейчас чихну». Неудивительно — учитывая, что он втянул целую банку кокса. Я отложил пистолет и бинокль, сгреб его в охапку и одной рукой сжал ему ноздри, а второй плотно накрыл рот. Дверца автомобиля со скрежетом отъехала в сторону. Миа снова замерла, обратив вздернутый нос в нашу сторону. В падающем из салона свете я разглядел юное личико с высокими скулами и светлые волосы до плеч.

Клоке вот-вот должен был чихнуть. Я усилил зажим — похоже, чересчур. Он начал отчаянно извиваться. Я быстро уселся сверху, будто собрался его изнасиловать прямо тут, и крепко сжал бедрами. Миа заняла переднее пассажирское сиденье. Я следил, как грациозно поднимаются ноги и пятки, которые уместнее всего смотрелись бы в рекламе дорогих чулок. Миа потянулась к дверной ручке.

Апчхи! Нечеловеческим усилием Клоке вывернул голову и освободил ровно ту часть носа, которая была нужна для его аномального чиха. Благословение богам, что по времени он точно совпал с щелчком закрывающейся передней дверцы. В этот момент я чуть не сломал ему шею. Но заворчал мотор, внедорожник развернулся и заскользил прочь вместе со своим бессмертным грузом.

У меня на ладони остались сопли Клоке.

— Ну спасибо, — сказал я, вытирая руку о его воротник. — А теперь на ноги, солдат.

— Что?

— Поднимись. И встань сюда, пожалуйста.

Импровизация. Я поставил его спиной к дереву, завел руки за ствол и связал их его же собственным ремнем. Он не сопротивлялся. Похоже, у него вообще была склонность к быстрой капитуляции. Пока я его связывал, мы на какую-то секунду оказались лицом друг к другу. Он смотрел на меня в упор.

— Ну что еще? — спросил я.

— Ты солгал. Я чувствовал запах ее вагины у тебя на пальцах.

— О. Ну да. Прости.

— Ты возвращаешься за большим. Все возвращаются за большим.

— Я возвращаюсь за дневником.

— Ты думаешь, что в безопасности. Но ошибаешься. Она знает, что у тебя на уме.

— Что ж, я воспользуюсь своим шансом. А еще твоим Люгером и сделанным на заказ дротиком — если ты не против.

Я вытащил из бумажника несколько купюр по 500 евро и затолкал ему в рот. Из половины бандажа получился отличный кляп. Одному богу известно, почему я его не убил. Он был слишком нелеп для убийства. Орехи кешью, тушь, несложившаяся карьера модели… И еще это чихание.

— Может, еще зайду, — сказал я. — Бывай.

Когда срочно нужен план, а его нет, возникает чувство какого-то доверчивого равнодушия к тому, что с тобой будет. Это хорошо известно комикам-импровизаторам, убийцам и солдатам. Личность растворяется в потоке и собирается снова уже на другом берегу, когда дело сделано. Или не собирается. В любом случае, ты вступаешь в поток. Ты уже в нем.

Двигаясь со скоростью черепахи, я вернулся к месту, где Клоке на меня напал, и прошел наискосок через сосны. Теперь от гаражей меня отделяли только двадцать футов открытого пространства. В такой темноте я был невидим для невооруженного глаза, но оставалась вероятность, что у одного из охранников есть прибор ночного зрения. Я изобразил идиотский спринт на цыпочках, прижался спиной к стене под выступом мезонина и затаил дыхание.

Если бы в жизни действовал театральный принцип Deus ex machina,[24]то одну из дверей гаража забыли бы запереть, а внутри я отыскал бы вторую — ведущую прямиком в особняк и также открытую. Я проверил свою отчаянную догадку. Все двери были заперты. Я попытался представить, какую машину водит Жаклин. Воображение живо нарисовало ее в «Мерседесе-трансформере» 1965 года выпуска, корпус цвета слоновой кости, красный кожаный салон идеально соответствует губам и ногтям хозяйки.