Нищий генерал Бонапарт вернулся из Италии мультибогачом – так он же весь французский бюджет золотом наполнил!

А вот Генрих Шлиман, военный поставщик действующей Крымской армии, гнал сотоварищам артиллериста Толстого гнилые сапоги, тухлую жратву и расползающееся обмундирование. Россия проиграла войну – зато Шлиман, прежний нищий немецкий мальчик из многодетной семьи, озолотился и на эти деньги раскопал Трою. Что мало утешило Россию.

О, каков был бы фундаментальный и захватывающий труд – «Государство и воровство». Ибо с точки зрения честности наш вид может быть назван «человек ворующий».

Но эволюция взаимоотношений вора с государством складывается примерно так. Сначала у группы веселых ребят ничего нет – и надо обокрасть чужих. И договориться о понятиях промеж собой, чтоб не крысятничать промеж своих. Вот государство и началось.

Потом мы многих приспосабливаем работать на себя, на команду и систему – и обкрадываем потихоньку, но им, нижним, воровать не разрешаем.

А вот когда мы создали могучее, огромное, богатое государство – мы начинаем раскрадывать его. Ибо это самое логичное, простое и легкое. Ну само же просится!

Пока государство молодое, слабое, начинающееся, на подъеме – складывается позитивная и патриотичная государственная мораль. (А иные государства не поднялись, не окрепли, не выжили.) Пахать! Защищать! Жертвовать! Не воровать! То есть: воровать будут, но грех понимают и идеал имеют, и образ бескорыстного героя лелеют в душах.

Когда все завоевано, построено, создано и организовано, то встает вопрос: «А чего ради не воровать?» И энергичная верхушка всю свою деятельность реально, системно, направляет на расхищение государства. Спарта. Вавилония. Рим. Византия. Россия?

Я позволю себе выразить ту крамольную и даже наивную мысль, что сегодняшняя социология находится гораздо дальше от истины, нежели социология сто лет назад. Мне представляется, что после I Мировой войны пошел регресс социологии. Политическое противостояние ведущих держав мира, ожесточенная идеологическая борьба, подчинявшая истину патриотизму и государственным интересам, – это никак не способствовало честному и непредвзятому (а иное невозможно) развитию общественных наук. И социологии в первую очередь.

Вначале, по Версальскому Договору, была жестоко и цинично ограблена Германия. Унижена и поставлена на колени. Австро-Венгрия распалась на составные части, но когда австрийцы, то есть фактически те же немцы, пожелали соединиться с немцами Германии, им было в этом отказано «мировым сообществом». То есть: право наций на самоопределение было признано за всеми, кроме немцев. Ну, чтоб Германия не могла опять стать сильной и угрожать другим странам – а в первую очередь не могла бы угрожать Великобритании экономически, а Франции политически. Германия была объявлена единственной виновницей войны, ее развязавшей. Иная точка зрения была антипатриотичной, антигосударственной, подлой. О каком развитии социологии и вообще науки о государстве тут могла идти речь?

В России произошел переворот, власть взяли коммунисты, и открыто провозгласили курс на мировую революцию и смерть эксплуататорским классам. Ну, о социологии в Советском Союзе мы не говорим, у нас тут не юмористическая программа. Но социология ведущих стран, Франции-Германии-Англии-США, оказалась жестоко политизированной, ибо трудно относиться объективно к открытому и непримиримому врагу, который объявляет себя твоим могильщиком. Социология слегка так разделилась на два лагеря – которые за новый социалистический строй и его светлое будущее, и которые против этого кровавого тоталитаризма, этой красной чумы, грозящей уничтожить все светлое. Возникло селекционное давление, если позволите в шутку применить этот биоэволюционный термин к развитию социологии. Одни невольно педалировали плюсы советского социализма и минусы капитализма – а другие плюсы свободного общества и ужасы тоталитарного. Ну, трудно быть объективным, если одно очень любишь, а другое сильно ненавидишь. Какая уж тут научная объективность…

А затем национал-социалисты пришли к власти в Германии. И германская социология стала нацистской, а антигерманская сбежала в Америку и стала истерично-антитоталитарной в гипертрофированных формах. Все, что могло отозваться дисциплиной, организацией, подчинением, патриотизмом, – у этой социологии вызывало истерику.

Мировая социология заболела неврастенией. Она стала жестко идеологизированной. Или наемной девкой правительства, или параноидальным врагом другого правительства.

Ну смотрите. Русские – за коммунизм по приказу, иной образ мыслей воспрещен. Немцы – за национал-социализм. Англичане – за свободу, но такую, чтоб сохранить империю, колонии, флот, мировую торговлю. Французы – счастливы за реванш 1870-го года и мечтают сохранить все нахапанное. А у американцев? О – сначала бешеный век джаза, просперити и сухого закона, ревущие двадцатые, а потом Великая депрессия, упадок, безработица.

Перефразируя великого поэта: «Мир треснул, и трещина прошла через мозги социолога». Социология была крепко треснута по голове великими катаклизмами, которые не сумела ни предсказать, ни объяснить. Откуда это новое варварство после великих достижений великого XIX века?! Эти огнеметы, газы, миллионы погибших, дикое ожесточение врагов, непонятно чего ради враждующих?! Каков был смысл величайшей бойни – 10 миллионов трупов? И, кстати, что это вслед за тем за ужасная эпидемия простого вроде бы гриппа – «испанка» унесла по миру 20 миллионов человек?!

Великое разочарование постигло Европу. Идеалы повержены, кумиры сведены с пьедесталов, верить не во что, отцы наций сволочи. Цивилизация была травмирована этой войной, и социология пыталась осознать травму – но в границах патриотизма и идеологических установок.

Затем пустили вторую серию – Мировая Война-2. И социология стала решать задачу: как же в такой культурной стране, как Германия, народ привел к власти такое чудовище, как Гитлера, развязавшего новую мировую бойню?! При этом по жестким политическим причинам нельзя было упоминать и учитывать ряд очевидных для ученого, да даже не для ученого, для любого честного и информированного человека, фактов. Хотя… эти факты глубоко скрывались, маскировались, и распознать их за вуалью пропаганды было нелегко современникам…

А именно. Некоторые из территориальных претензий немцев были абсолютно справедливы. А режим национал-социализма сделал много для улучшений жизни именно немцев. А Франция с Англией боялись усиления как Германии, так и СССР, и мечтали бы стравить их друг с другом. А СССР мечтал толкнуть Германию на Англию с Францией, ибо могущественная Англия была ярым и главным врагом советского режима. А США, резко усилившиеся после I Мировой, мечтали стать конкретно главными в мире, и вели тонкую и многоходовую игру по ослаблению прочих сильных стран мира и захвату их ключевых позиций (что и сделали в результате). И при этом все позиционировали себя белыми и пушистыми.

А социолог – он тоже человек. Тоже патриот. У него тоже кто-то на войне погиб, тоже судьба покорежилась, тоже родственники в других странах. Я все о той же идеологизации и политизации социологии, которая может быть только честной, только объективной, только беспристрастной, только науки ради нахождения истины, а не ради пользы народа и страны.