— Простите?

— Видите ли, в замке выдвижного ящика, как и в любом другом, со временем накапливается пыль. Из-за смазки она пристает к внутренним сторонам обоих крышек. Вследствие этого на самой крышке отчетливо выделяется ход ключа — та кривая линия, по которой при отмыкании и замыкании движется его бородка. И потому, если замок был открыт отмычкой или подобранным ключом, то кроме обычного следа на нижней крышке появится еще и ряд свежих царапин и черточек на слое пыли. Их наличие служит доказательством незаконного проникновения. Именно это я и увидел.

— Да, но царапина, о которой вы говорите, могла быть давнишней. Что, если стол открывался отмычкой ранее?

— На мой взгляд, ей от силы день-два.

— По-вашему, деньги подкинули? Но кто? Кульчицкий? Или, может… — полковник бросил выразительный взгляд на Могилевского, но не стал продолжать фразу.

— Повторюсь: все решится в Одессе. А сейчас мы просто гадаем на кофейной гуще. Я бы попросил вас, Корней Ильич, телеграфировать нам на любую станцию обо всех новостях, которые могут здесь появиться.

— Вы имеете в виду управляющего?

— Да. Чем черт не шутит, вдруг он отыщется?

— А вот этого уж, поверьте, точно никак не может произойти. Сбежал он. Наверняка сменил паспорт. Ищи его теперь, как прошлогодний мартовский снег, который все видели, помнят, но куда он делся, никто толком не знает. — Полковник вздохнул и сказал: — Признаться откровенно, ваша затея с поездкой в Одессу мне кажется бессмысленной. Незачем ему туда бежать. Управляющий, скорее всего, залез в нору, как рак зимой… А потом, когда все стихнет, всплывет и попытается перейти линию фронта. Ему шкуру свою спасать надо, а не в спальных вагонах разъезжать. Каждый мало-мальски опытный разведчик знает, что если он разоблачен, то уже через час его «трафареты» будут у каждого городового. Это крах, это катастрофа. И все потому, что теперь он будет зависеть уже не от своего ума или находчивости, а от «его величества случая». А это в разведке недопустимо… Но у вас редкая интуиция. Так что поступайте как знаете. Да и мой помощник — офицер сообразительный и очень внимательный. Надеюсь, вы сработаетесь. Будем ждать от вас хороших вестей. Бог вам в помощь! — он протянул руку.

— Благодарю, — ответил на рукопожатие Ардашев.

Статский советник подошел к Могилевскому.

— Ну вот, Терентий, мы и расстаемся. Как ты понял, я уезжаю в Одессу, а оттуда, даст бог, возвращусь в Петроград. Веронике придется добираться самостоятельно. По поводу таможни сообщу телеграммой. Не переживай.

— За товар я не волнуюсь. Веспазиан Людвигович человек опытный, во всем разберется. Однако лишнее известие не помешает.

— Не обессудь, если что… Спасибо за прием.

— Тебе спасибо, Клим, что помог разоблачить Дрогоевского. Вот ведь как в жизни бывает… Старый я стал, доверчивый. Пригрел змею на груди.

— Это ничего. Твоей вины здесь нет. Все образуется. Позволь я возьму твое авто?

— Конечно-конечно. Только как приедешь, кликни моего шоффера. Пусть он вас на вокзал отвезет. А уже оттуда — за мной. Он небось на кухне у горничной чаи гоняет.

Ардашев кивнул и вышел. Его уверенные шаги простучали по коридору ровно, точно ход метронома.

За окном надрывно заурчал мотор, и быстрый французский автомобиль понесся по дороге, пугая уснувших на старых липах ворон. Беспокойное июньское утро сменилось суетливым днем. Впереди была тревожная неизвестность.

27. Одесса

9 июня 1916 г., четверг

I

Из-за нескончаемых военных эшелонов поезд подолгу стоял на станциях и пришел в Одессу с большим опозданием. Дорога, которая в мирное время занимала двенадцать часов, теперь отняла полтора суток.

Паровоз остановился всего в каких-нибудь пятидесяти саженях от короткого флигеля. Здесь железнодорожные пути заканчивались. Дальше — море. Артельщики, точно муравьи, бегали по перрону с тачками, доверху нагруженными чемоданами, портпледами и саками. Ардашев, не желая утруждать себя тяжестью, нанял носильщика, и его желтый глобтроттер, в соседстве с саквояжем Авилова и маленьким чемоданчиком Каширина, величественно покатил вперед.

Город еще спал. Выйдя на Привокзальную площадь, статский советник оглянулся и поразился красоте главного здания. Отсюда вокзал казался намного величественнее, чем с платформы. Выстроенный в неоклассическом стиле в виде буквы «П», он был расположен между Куликовым полем и Привозом. Его короткая часть была обращена на Привокзальную площадь по оси улицы Пушкинской. Три арки главного фасада были обрамлены колоннами дорического ордера. Пассажиры первого и второго классов пользовались входом со стороны Пушкинской улицы, а третьего — с Сенной площади. Вокзальные часы показывали четверть седьмого.

Пароконная коляска на четверых стояла неподалеку. Извозчик, понимая, что идут к нему, спрыгнул с козел и, забрав с тачки вещи, принялся их укладывать.

— Куда прикажете, господа? — осведомился он.

— В «Большую Московскую», — ответствовал Ардашев.

— Домчу! — бодро воскликнул возница и взмахнул вожжами. Копыта зацокали по мостовой.

— А вы, я вижу, здесь бывали? — поинтересовался Каширин.

— Да, летом восьмого года. Помните убийство в публичной библиотеке с помощью капсюльного ружья и будильника?

— О! Тогда вы оказались на высоте, впрочем, как и всегда. Преступник посчитал, что все предусмотрел. И алиби у него было полное. Но вы его шараду разгадали, да-с. И даже писатель Илья Кургучев рассказец опубликовал в «Северокавказском крае». Только вот название я запамятовал…

— «Загадка Амфиокса», — напомнил Клим Пантелеевич.

— Точно.

— Итак, господа, предлагаю действовать по обговоренному плану, — негромко вымолвил Ардашев, сидевший лицом к спутникам. — Разместимся в гостинице, отдохнем с дороги часик и — на таможню. Мы опоздали ровно на сутки. Боюсь, что господин шпион уже сделал то, что хотел. Остается надеяться только на чудо и на нерасторопность чиновников таможни.

— Только где искать этого управляющего? Я теперь и ума не приложу, — признался штабс-капитан.

— Есть у меня некоторые соображения на этот счет, но их пока рано озвучивать. Версии, высказанные раньше времени, всегда сбивают с толку.

— А как, позвольте узнать, это «время» определяется, — с заметной иронией спросил ставропольский сыщик.

— Очень просто: когда появляется последняя версия из всех возможных. Вот тогда и становится ясно, какие из них отсеются сами собой.

— Помилуйте, Клим Пантелеевич, — не удержался Авилов, — неужто возможно понять, какая это гипотеза: последняя или, допустим, предпоследняя?

— Безусловно.

— Но как?

— Вам подскажут обстоятельства. Например, в данный момент у меня есть две версии в отношении исчезнувшего управляющего мыловаренной фабрики. Одна из них уже почти, что называется, при смерти. Но жизнь в ней еще теплится. Думаю, через несколько часов станет окончательно ясно: выживет она или нет. А вот вторая с самого начала была