Итак, она начинала рассказывать. Садилась перед дверью нашего домика, лицом к улице, без покрывала, потому что рассказ предназначался не мне одной. Я устраивалась рядом, чтобы лучше слышать ее голос.

Появлялись соседские ребятишки — не все сразу, один за другим, — усаживались на пыльную землю или оставались стоять, прислонясь к дощатой стене дома. Когда Аамма Хурия начинала рассказывать сказку, у нее совершенно менялся голос: он звучал глуше и торжественней, и мы молчали, чтобы лучше слышать. По вечерам в лагере царила тишина. Голос Ааммы напоминал шепот, но мы слышали и запоминали каждое слово.

Постепенно менялось и лицо Ааммы. Чтобы ничего не упустить, я ложилась на пол перед дверью и видела, как оно оживляется. Глаза Ааммы Хурии сверкали, словно бенгальские огни. Она изображала лицом страх, гнев, ревность, меняла голоса — говорила глухо и строго, потом начинала пронзительно кричать или стонать. Она неподвижно сидела на пороге, поджав под себя ноги, а ее руки летали, как в танце, звеня медными браслетами.

Аамма Хурия рассказывала нам чудесные истории, сидя в пыли перед жалкой хибарой под лучами заходящего солнца, когда начинала спадать дневная жара. Это были страшные истории о людях, которые превращались в волков, переправляясь через реку, или о мертвецах, покидающих могилу, чтобы подышать воздухом. Истории о привидениях, о мертвых, затерянных где-то в пустыне городах и заблудившемся путнике, который рискнул войти в такой город и остался там навечно. Истории о джинне, взявшем в жены смертную женщину, или о дженне, которая завладела душой мужчины и утащила его жить в свой дом высоко в горах. Когда дует ветер пустыни, злой джинн вселяется в тела детей и сводит их с ума, и они поднимаются на крыши домов, вообразив себя птицами, или прыгают в колодец, думая, что стали жабами.

Она рассказывала нам истории о колдунье Бейрат, которая навела порчу на мать одного младенца и заставила ее поверить, будто она его тетка.

Молодая женщина ненадолго отлучилась, и Бейрат украла ребенка, положила в люльку завернутый в пеленки камень, сварила малыша и дала поесть матери. Аамма показывала, как защититься от дурного глаза, заслонив лицо ладонью и написав на лбу имя Господа золой, разведенной водой. Она учила, что можно отпугнуть ведьму, сдув в ее сторону с ладони немного песка. Мы слышали от Ааммы истории об африканке Айше, жестокой черной женщине, которая переодевалась рабыней и пожирала детские сердца, чтобы остаться бессмертной. Бывало, Аамма Хурия брала меня за руку, усаживала рядом с собой и спрашивала: «Какую историю рассказать тебе сегодня вечером?» — и я просила: «Расскажи о бессмертной старухе Айше!»

Я забывала, кто я и где нахожусь, забывала о трех пересохших колодцах, о жалких домишках, где мужчины и женщины лежали на полу в ожидании ночи и предощущении неведомого, не помнила о голодных ребятишках, караулящих на вершине холма грузовики Международных сил, не слышала, как, завидев облако пыли на дороге, они кричат что было сил: «Хлеб! Мука! Молоко! Мука!» Мне было безразлично, что людям раздают по два куска жесткого горького хлеба в день, а иногда ограничиваются одним. Меня не волновало, что тела детей покрыты ранами и укусами блох и вшей, ступни растрескались, волосы выпадают пучками, а глаза гноятся.

Аамма Хурия не всегда рассказывала страшные сказки. Если она видела печаль и усталость на голодных лицах детей, если солнце жгло слишком уж немилосердно, она говорила: «Сегодня вы услышите историю о воде, историю о саде, историю о городе поющих фонтанов и садов, где день и ночь щебечут птицы».

Ее голос звучал тихо и нежно, глаза весело блестели, и она начинала свой рассказ:

— Известно ли вам, что раньше земля была не такой, как сегодня? На земле жили дженуны и люди. Земля была подобна огромному саду, окруженному волшебной рекой, которая могла течь в две стороны — к закату и к восходу. Это место было таким прекрасным, что его называли Фирдоус, что значит рай. Мне рассказывали, что находилось оно неподалеку отсюда, на берегу моря, близ Акки. Там и сегодня есть деревушка с названием «рай», а все ее обитатели — потомки дженунов. Правда ли это? Не знаю. Но там царила вечная весна, в садах было полно цветов и фруктов, источники никогда не иссякали, а люди не знали голода. Они ели фрукты, мед и травы, но им не был ведом вкус мяса. Посреди сада стоял роскошный дворец цвета облаков, и в этом дворце жили дженуны. Господь доверил эту землю заботам дженунов. В те времена они были добрыми и никому не хотели делать зла. Мужчины, женщины и дети жили в саду, окружавшем дворец. Воздух был таким свежим, а солнечное тепло таким мягким, что дома им были не нужны. Зима и холода никогда не посещали тех благословенных мест. А теперь, дети, я расскажу, как все это было утрачено. Ведь на том месте, где когда-то был сад с нежным названием Фирдоус, рай — сад, полный цветов и деревьев, где безумолчно журчали фонтаны и пели птицы, сад, где люди жили в мире, насыщаясь фруктами и медом, теперь лежит иссушенная зноем земля, каменистая и голая, без единого дерева и цветка, а людьми овладела такая злоба, что они ведут жестокую, беспощадную войну, и дженуны тут ни при чем.

Аамма Хурия умолкала. Мы не двигались с места, ожидая продолжения. Я точно помню, что молодой Баддави, Саади Абу Талиб, впервые появился в лагере, когда звучала история о Фирдоусе. Он присел на корточки чуть поодаль от всех и стал слушать мою тетку. В тот раз Аамма Хурия выдержала долгую паузу, чтобы мы услышали биение наших сердец, и тихие звуки, доносящиеся на закате из домов, и детские голоса, и лай собак. Она знала цену тишине.

Наконец Аамма продолжила: — Да будет вам известно, что вода в том саду была просто удивительная. Вы такой никогда не видели, не пробовали и даже представить себе не можете. Та вода была такой чистой, прохладной и свежей, что те, кто ее пил, оставались молодыми, не старели и не умирали. Ручейки, что журчали в саду, вливались в большую реку, которая его огибала и текла в двух направлениях — с запада на восток и с востока на запад. В былые времена случалось и такое. Все бы так и продолжалось, и мы с вами сидели бы сегодня в том саду под тенистыми деревьями и слушали бы пение фонтанов и птиц, если бы дженуны — а они, как вы помните, были хозяевами сада — не разгневались на людей, не испортили воду в источниках и не сделали соленой великую реку, которая теперь стала горькой, и нет ей ни конца, ни края.

Хурия ненадолго замолчала. Небо медленно темнело. Тут и там над крышами лачуг поднимался дымок, но он никого не мог обмануть. Старые женщины разжигали огонь, чтобы вскипятить воду, но варить им было нечего — разве что немного травок и кореньев, собранных на холмах. Многие разжигали огонь по привычке, будто хотели насытиться дымом, как привидения из сказок Ааммы Хурии. Она продолжила, и у меня вдруг екнуло сердце, я поняла, что Аамма рассказывает нашу собственную историю: этот сад, этот рай мы утратили, когда на нас обрушился гнев наших ангелов-хранителей.

— Почему дженуны разгневались на людей, зачем разрушили сад, где царила вечная весна и где мы могли бы сегодня жить? Одни говорят, что это случилось из-за женщины. Она захотела проникнуть во дворец дженунов и стала уговаривать мужчин прогнать повелителей. «Вас куда больше, и вы ничуть не слабее!» — уверяла она. Впрочем, другие верят, что во всем были виноваты братья Суад и Сафи. Они родились от одного отца, но разных матерей и потому ненавидели друг друга: каждый хотел завладеть частью сада, завещанной другому. Рассказывают, что в детстве они дрались на кулачках, а дженуны смеялись, потому что они напоминали молодых баранов, катающихся в пыли. Когда братья подросли, они вооружились палками и камнями, а дженуны все так же смеялись над ними, стоя на стенах своего дворца, откуда было рукой подать до неба. Дженуны насмехались над Суадом и Сафи и обзывали их мартышками. Братья стали взрослыми и пустили в ход мечи и ружья. Они были равны в силе и хитрости. Они наносили друг другу жестокие раны, кровь обагряла землю, но ни один не хотел признать себя побежденным. Дженуны наблюдали и говорили: пусть дерутся — когда у обоих кончатся силы, они, возможно, станут друзьями. Но тут, на горе всем, в дело вмешалась старая колдунья — лицо у нее было черное, и ходила она в лохмотьях. Наверно, то была Айша, и она знала все тайны дженунов. Братья по очереди сходили к колдунье, и каждый пообещал ей много золота за победу над другим. Старая рабыня порылась в своих пожитках и дала братьям по подарку. Старшему, Суаду, — маленькую клетку с диким зверьком, никто никогда не видел таких в саду. Красная пасть этого существазагадочно сверкала в темноте. Второму брату, Сафи, она дала большой кожаный мешок с невидимым и могущественным облаком. В саду тогда не было ни огня, ни ветра. Ненависть ослепила братьев, и они метнули друг в друга отравленные дары колдуньи. Суад открыл клетку, маленький зверек с красной пастью выскочил, проглотил все деревья и травы и стал очень большим. Сафи развязал кожаный мешок, ветер вырвался наружу, дунул на огонь и раздул гигантский пожар. Языки красного пламени сожгли все — деревья, птиц, людей в саду. Немногие нашли спасение в реке. Черный дым окутал дворец дженунов, и они перестали смеяться. «Да падет на вас и всех ваших потомков проклятие Аллаха!» — сказали дженуны и навсегда покинули разоренный сад. Прежде чем уйти, они закрыли все источники и фонтаны, потому что хотели быть уверены, что земля эта никогда больше не будет плодоносить. Потом они скинули в реку большую соляную гору. И сад Фирдоус превратился в безводную пустыню, а река стала горькой и больше не текла в двух направлениях. Таков конец моей истории. С тех пор дженуны не любят людей, они их так и не простили, старая Айша, бессмертная рабыня, все еще бродит по земле и раздает смертельное оружие тем, кто слушает ее речи. Храни нас Всевышний от встречи с ней, дети мои.