– Привет! – улыбнулся Боб. – Сегодня важная премьера!

– Это точно. Как жена?

– Нормально…

Последовало продолжительное томительное молчание. Потом Боб Кейси откашлялся:

– Ничего себе театрик забомбили! У нас такого не было.

– Зато у нас был спортзал.

– Все это баловство! – подмигнув Нику, заявил Боб и процитировал какого-то комика: – В наше время до школы было тридцать миль, и мы ходили туда пешком. Каждое утро. Мы ходили туда и в снег, и в град, и в дождь. В школу дорога вела в горку! Из школы – тоже. Так прошло наше счастливое детство.

Ник улыбнулся.

Боб Кейси повнимательней присмотрелся к Нику и спросил:

– У тебя был тяжелый год?

– У многих этот год был тяжелее…

– Да брось ты. Ты же потерял Лауру!

– Ну да…

– А как дом?

– Почти готов.

– Вот уже год, как он почти готов, – усмехнулся Боб. – А дети как? У Джулии-то, кажется, все в порядке?

– Да, у нее все хорошо.

– А Люк? Ему наверняка очень трудно?

Ник подумал, что Бобу Кейси, возможно, известно о проблемах Люка даже больше, чем ему самому.

– Чего ты хочешь от шестнадцатилетнего парня… – пробормотал Ник.

– Это очень трудный возраст. Да еще без матери…

Спектакль ничем не отличался от других спектаклей, поставленных силами четвероклассников, которые сами нарисовали декорации с Изумрудным городом и вырезали из раскрашенного картона Говорящую яблоню. Учитель пения кое-как играл на электрической органоле. Ведьма Джулия время от времени замирала как вкопанная, забыв слова, и зрительный зал начинал громким шепотом ей подсказывать.

Когда спектакль закончился, Жаклин Ренфро сделала над собой видимое усилие и подошла к Нику.

– Бедная Джулия, – сказала она. – Как ей сейчас трудно!

Ник нахмурился.

– Я хочу сказать, у нее теперь нет мамы, а вас никогда не бывает дома.

– К вашему сведению я провожу дома все свое свободное время, – сказал Ник.

Жаклин Ренфро пожала плечами и с довольным видом двинулась дальше, но ее муж Джим задержался. На нем был коричневый твидовый пиджак и голубая рубашка, словно он все еще учился в Принстонском университете.[32]

– Не знаю, что бы я без нее делал, – подмигнул он Нику, показав пальцем на удалявшуюся супругу. – И как это вы справляетесь один?.. Но Джулия у вас отличный ребенок. Вам с ней повезло.

– Я тоже так думаю.

– Семья – это здорово! – улыбнулся во весь рот Джим Ренфро. – Правда, иногда надоедает. Прямо не знаешь, что с ними делать, убивать, что ли?

Джим Ренфро еще раз с самодовольным видом подмигнул Нику.

У Ника зашумело в ушах, глаза застлала красная пелена, и он почувствовал, что сейчас не выдержит и ударит стоявшего перед ним тупицу.

К счастью, именно в этот момент к нему подбежала Джулия. На ней все еще были остроконечная ведьмина шляпа и страшный зеленый грим на лице.

– Папа! Ты пришел! – закричала она.

– А как же! – сказал Ник, обняв дочь.

– Ну как я играла? – с совершенно счастливым видом спросила Джулия, явно позабывшая о своих мучениях на сцене. Теперь ее распирала гордость.

– Прекрасно! – не моргнув глазом, соврал Ник, млея от любви к своей маленькой ведьмочке.

По пути домой в машине у Ника зазвонил мобильный телефон. Раздался душераздирающий синтетический рев фанфар, который Ник так и не нашел времени перепрограммировать.

На дисплее появился номер Эдди Ринальди. Ник вытащил телефон из держателя, не желая, чтобы голос Ринальди раздавался на всю машину. Джулия сидела на заднем сиденье и сосредоточенно изучала программку прошедшего спектакля. Лицо у нее все еще было в зеленом гриме, и Ник предвидел, как трудно будет убедить ее умыться перед сном.

– Слушаю тебя, Эдди.

– Наконец-то! Ты что, выключал телефон?

– Я был на школьном спектакле у Джулии.

– А… – протянул Эдди, не имеющий детей, не намеревающийся их заводить и проявляющий минимум интереса к чужим детям. – Мне надо к тебе заехать.

– Именно сегодня?

– Именно сегодня, – немного подумав, ответил Эдди. – Нам надо поговорить. Я приеду ненадолго.

– Что-то случилось? – заволновался Ник.

– Нет. Ничего. Но нам все равно надо поговорить.

Усевшись в кресло у Ника в кабинете, Эдди Ринальди с хозяйским видом закинул ногу на ногу.

– Ко мне приходил детектив из отдела по расследованию особо опасных преступлений, – спокойно проговорил он.

У Ника все похолодело внутри. Он подался вперед в кресле, стоящем рядом со стеклянной дверью, за которой совсем недавно лежал труп Эндрю Стадлера.

– Что ему было нужно?

– Да ничего особенного, – небрежно пожал плечами Эдди. – Обычная проверка.

– Обычная проверка?

– Она совершала опрос по месту последней работы убитого. Так всегда делают.

– Она? – спросил Ник, невольно избегая вертевшегося у него на языке страшного вопроса: «Они уже ищут убийцу? И пришли прямо на „Стрэттон“?»

– Да, она. Этакая чернокожая леди! – Эдди выразился на удивление изящно. Его расизм не был ни для кого секретом, но, возможно, он наконец понял, что его взгляды могут быть неприятны даже его старым приятелям. Или же он просто не хотел дразнить Ника.

– Я не знал, что в полиции Фенвика работает негритянка.

– Я тоже.

Воцарилось продолжительное молчание, нарушающееся лишь тиканьем настенных часов. Эти серебряные часы с гравировкой: «От благодарных сограждан!» были преподнесены Нику три года назад, когда его все любили.

– Что ей было нужно?

– Она расспрашивала меня о Стадлере.

– Что именно она хотела знать?

– Что именно? Ну, угрожал ли он и все такое.

Эдди явно уходил от прямых ответов. Ник насторожился.

– А почему она разговаривала именно с тобой?

– Я же начальник службы безопасности!

– Нет. Она пошла прямо к тебе по какой-то другой причине. Ты что-то недоговариваешь.

– Недоговариваю? Я все договариваю. Она просто узнала о том, что я наводил в полиции справки о Стадлере.