Тут, внезапно, дух перевел взгляд на сухие листья и, зачерпнув часть из них обеими горстями, приблизил к Кэй, чтобы она рассмотрела.

– Ты ведь понимаешь, что это за листья.

– С того деревца внизу? Но их так много…

– Тс-с, – перебил ее старый дух. – Никто из них не знает про храм. Я никому не говорил, так что мы с тобой одни в целом свете. Даже Эвмнестес не знает… – тут он умолк, увидев в открытую дверь статного и очень серьезного юношу, толкающего по коридору большой ящик, – и тем более Анамнестес, этот негодник. Не то чтобы я им не доверял, но… Гадд – серьезный противник. Если я способен переманивать его приспешников к себе на службу, не исключено, что он платит мне той же монетой.

– Но деревце такое маленькое, а тут сотни листьев!

– Эти листья я собирал десять тысяч лет назад, – сказал Фантастес и, испустив меланхолический вздох с примесью усмешки, позволил им упасть обратно на стол. – Когда ствол, который ты видела, был не обломанной скорлупой, не скелетом, а могучей колонной, когда листьев каждую осень падало столько, что хоть телегами вывози. Надо было, конечно, смотреть в оба, потому что жрецы ох как не любили, когда кто-нибудь пробирался в храм, когда воровали что-нибудь с их дерева; но я редко уходил с пустыми карманами.

– Зачем вы их собирали? Для чего они нужны? Стряпать что-то?

– Можно и так сказать. Мы завариваем их в горячей воде. Но не для утоления жажды. Пошли, я кое-что тебе покажу.

Фантастес взял Кэй за руку, которая вдруг стала крошечной, и вывел в коридор. Размер помещения был таким, что ее будто ударило: коридор тянулся на сотни шагов в обе стороны, и по каждой боковой стене – десятки и десятки открытых дверей в комнаты, похожие на ту, из которой они вышли. Повсюду беленые стены переходили в небесно-голубой потолок, а в каждом из концов коридора всю торцовую стену занимало громадное зеркало, где Кэй могла видеть их обоих – высокого тощего духа в долгополом серо-черном балахоне с капюшоном и усталую, никнущую, потрепанную девочку с откинутыми назад волосами, одетую в серый хлопчатобумажный халат, который Вилли дал ей в самолете. Стоя чуть ближе к одной из стен коридора, она, в какой конец ни взгляни, видела великое множество – не сосчитать – копий своей отраженной фигуры, настоящий каскад отражений. Не сходя с места, она помахала каскаду рукой – сотворила в одном из торцов орнамент из одинаковых движений.

– Удивительные зеркала, правда? – сказал Фантастес и, в свой черед, помахал рукой у нее над головой. – Они показывают нам ужасную действительность – действительность, в которой мы навеки пойманы в капкан повторений, навеки – сколько видит глаз. Но они не только это нам показывают.

Он аккуратно переступил в самую середину коридора, Кэй встала прямо перед ним. Теперь они полностью заслоняли собой отражение в заднем зеркале.

– Иногда, – сказал он, – если хорошо встать, все бесчисленные множества собираются воедино, становятся одним целым. Пошли.

И он двинулся вперед строго по центру коридора, надвигаясь на свое отражение.

Открытая дверь вела на каменную террасу, и впервые после прилета в Александрию Кэй ощутила на себе всю силу солнца. Она мигом почувствовала, что оно висит прямо над головой, а не сбоку, не где-то там над горизонтом. Здешнее солнце просто-напросто колотило по темени, наяривало горячими молотами. Под землей, в храме, проникавший туда свет был нежен, заботлив; здесь, напротив, казалось, что безжалостное око вперяет во всех с высоты сверлящий, иссушающий взор. Все вокруг слепило глаза, отбрасывая свет и жар: и каменная балюстрада террасы, на которую Кэй положила ладони, глядя вниз поверх крыш на море; и камешки пополам с песком под ногами; и даже вода в большом круглом фонтане, где она, когда зрачки приспособились к свету, к своему удивлению, увидела Вилли – он сидел в фонтане одетый.

Он выглядел сонным – по крайней мере веки были набрякшие и полуопущенные; лоб усеивали крупные капли пота. Скрестив ноги, он сидел около отверстия в бортике, через которое вода вытекала из фонтана, и вода покрывала его колени. Его раскрытые ладони с вытянутыми пальцами совершали над ней медленные круговые движения. Кэй подумала вначале, что он выстраивает сюжет, – но нет, это было что-то другое. Потом руки стали перемещаться иначе, словно ваяя что-то в воздухе, словно работая в мягком камне или воске, словно формируя или коверкая очертания статуи; но глаза были неподвижны, и в том, как их прикрывали веки, ощущалась чуть ли не стыдливость. Теперь руки задвигались быстрее: вот он зачерпывает воду из фонтана и очень аккуратно, сосредоточенно льет ее перед собой; вот он с огромной силой давит вниз на что-то невидимое, придает ему форму, штампует, прессует.

Мягко ступая в матерчатых шлепанцах, на террасу вышел Эвмнестес. Молча, целенаправленно он двинулся прямо к Вилли и, перегнувшись через бортик фонтана, что-то зашептал ему на ухо. Фантастес негромко свистнул, и Эвмнестес, отступив, стал смотреть, какое действие оказали его слова.

Оглядевшись, Кэй поняла, что тут есть и другие зрители. На низеньком стульчике шагах в трех от Вилли, ровно держа прямую спину, сидел Флип – он внимательно наблюдал за Вилли и время от времени тоже шевелил руками в воздухе – безотчетно, решила Кэй. Справа от него, чуть ближе к ней, прислонился к балюстраде – почти сидел на ней – еще один наблюдатель. Он был почтенного возраста и плотней, тяжелей двоих духов; руки, которыми он держался за каменную ограду позади себя, были узловатые, с небольшой краснотой; она чувствовала, что видела их раньше, недавно, но только взглянув на лицо узнала в нем Рекса, привратника из Питта. Кэй попыталась встретиться с ним глазами, но он пристально смотрел на Вилли, а в ее сторону не глядел – даже когда она приблизилась к маленькой группе и села на невысокую каменную скамью. По другую сторону от Флипа, у дальней части фонтана, еще какой-то дух сидел на корточках над самым бортиком. Этот дух был женского пола – темные блестящие волосы, отливавшие на солнце пурпуром, были зачесаны назад и ниспадали прядями на плечи. Лицо Кэй видела плохо, но заметила все же, что и она по крайней мере одним глазом наблюдает за Вилли; и, глядя на нее, пытаясь в обход центральной струи фонтана рассмотреть получше ее лицо, Кэй вдруг увидела, что она делает нечто весьма странное. Она медленно опустила руку в карман и вынула черный камешек – нет, похоже, стеклянный шарик, такой он был гладкий, блестящий, – но нет, не стеклянный, потому что она с легкостью его сжала, и из него потекла в фонтан какая-то жидкость, а потом она катнула его между пальцев и уронила. Ее движения были минимальными и до боли медленными, как будто, пока все глаза были устремлены на Вилли, она ни за что не хотела привлекать к себе внимания. Она сжала и уронила еще один шарик, за ним еще один; Кэй тянула шею, чтобы струя не мешала смотреть, глаза их встретились, женщина-дух замерла – и широко-широко улыбнулась.

И в ту же секунду руки Вилли внезапно и резко застыли в воздухе, голова каким-то бесповоротным махом дернулась вверх, веки вскинулись, и он уставился прямо на Кэй. Он произнес только два слова, произнес чрезвычайно отчетливо и звучно, а потом рухнул без чувств – завалился на правый бок прямо в воду. Когда он упал, все, кто был на террасе, ринулись к нему – все, кроме Кэй; она сидела, не чувствуя ровно ничего, слова Вилли звучали у нее в голове, холодящий темный огонь его прямого взгляда проскваживал ей память.