Горбыль, глядя в воду, различая мелкую гальку на дне родника, вдруг увидел отражение тучи, набежавшей на водную гладь. Туча расступилась в стороны, и в просвет показалось синее небо. Мгновенно стихли все звуки, до этого окружающие Сашку, лишь заколыхались кроны деревьев в вышине, зашелестела листва на них, и он увидел, будто в экране телевизора, лицо Андрея, лица окружающих его соплеменников. С шелестом листвы услыхал голоса воинов, но все это виделось ему урывками, словно компьютер подтормаживал ретрансляцию передачи через расстояние, так бывает, если не хватает скорости передающего устройства.

Вокруг Андрея и его бойцов простиралась бескрайняя степь, в которой Горбыль сразу узнал печенежское Дикое поле, разглядел утомленных, уставших людей, вымотанных лошадей.

– Теперь мы точно знаем, что ромеи направляются в Тавриду, – услышал сотник голос Ищенко. – Знаем, что число их, как минимум, в четыре раза больше, чем нас, и они найдут на полуострове помощь и поддержку, но отступать нам нельзя…

Вдруг гладь воды подернулась серой тучей. Сашка уже хотел было подняться с колен на ноги, но на плечо легла бабкина ладонь, а тучи опять разошлись в стороны, снова пошла проекция. Народ из Андрюшкиного отряда с ожесточением рубится с огромными мохнатыми пауками у кромки морского галечного пляжа. До его ушей доносились крики и стоны людей, но самого Андрея он не увидел. «Что происходит?» Из уст непроизвольно вырвался рык негодования. Родник тут же отозвался на проявление Сашкиного настроя, и картинка поползла, сначала ее затянуло тучей, а затем пробудились, проявившись, краски леса, камешки и буруны на дне родника.

– Все, – проговорила стоявшая рядом ведунья. – Хоть успел чего увидеть?

– Д-да. Андрюхе срочно нужна помощь.

– Ну-ну! Вот и я о том же. Это Ленке скажи спасибо, она ведь Андрею оберег на шею надела, да влюбилась в него к тому же, вот и повязана с ним. Сны ей плохие сниться стали, мы и подняли тревогу…

От воспоминаний задумавшегося сотника отвлекло появление старейшины Рыбного и десятников его дружины, с гомоном заходивших во двор. Завидев поднявшегося навстречу Горбыля, Бажан поклонился ему в пояс:

– Здрав будь, боярин.

– И тебе здоровья, старейшина. Не боярин я, а сотник его. Боярин наш ныне с князем Святославом в Болгарии византийцев плющит, а мы так, погулять вышли. Я смотрю, вы тут партизанить начали, захватчиков ожидаете.

– Ась?

– Не бери в голову. Скажи лучше, как виды на урожай? – с сарказмом спросил сотник.

Знал бы старик, насколько далек был Сашка от вопросов урожая, не стал бы распинаться обо всем том, что близко сердцу каждого смерда на Руси. Прожив два года в десятом веке, Сашка только из школьной программы знал, что хлеб растет на земле, а не на хлебной пальме, а молоко и масло получается от коровы, а не покупается в магазине. Деревенский урожай ему был до глубокой фени, но требовалось проявить уважение к нуждам и чаяниям крестьян, способных приютить и накормить дружину.

– Дак тепло уже, землицу давно вспахали и засеяли. Слава богам, поганые до сих пор не пришли, значит, и к уборке точно не придут.

– Почем знаешь, что не придут?

– Э-э! Имели б силу, давно бы уж пришли. Через нас завсегда выжиги ихнего князя Колпинея ходют, так летось нет боле его, убили. И войска евонного нема. Хто ж придет?

– Да, дед, Кулпея мы уничтожили, тут ты прав, только плохо ты этих дуремаров знаешь. Они ж как саранча. Извели мы одно племя, его пастбища захватят другие жаждущие. Диалектика жизни.

– Чаво-о?

– Вот тебе и чаво! Да я смотрю, старинушка, ты за деревней своей смотришь в оба, расслабиться народу не даешь. Смотрю, у односельчан твоих новые избы поднялись, клети да амбары. Опять-таки, догадываюсь, где-то рядом с плавнями мельницу община поставила. Или я не прав?

– Прав, батюшка, ох и, приметлив же ты.

– Да я-то приметлив, а вот вы бы с сельчанами лучше частоколом деревню обнесли б, все польза была. Ну да это не мое дело. Что, Бажан, заночевать-то в деревне разрешишь? Не бойся, не обидим, прокорм у нас свой.

– Да, что ты, милостивец. О чем кажешь, чи обидеть хочешь? Идуть уже сельчане, так шо ставь на постой у каждую хату по пять-семь ратников. Прокормим, я тебе не девка, у коей ум короткий, а волос длинный. Помню, хто нас от поганых хистил.

– Добро, старинушка. За то тебе великое спасибо, – и уже обратился к своим младшим командирам:

– Дождетесь сельчан, устройте людей поживее, не тяните кота за все подробности. Дайте людям и лошадям как следует отдохнуть. После Рыбного покой нам будет только сниться, и то короткими урывками. Люда, проследи тут за всем, а я к реке прогуляюсь. Завтра дружину до зари поднимем и в путь.

– Когда ждать-то тебя, батюшка Олекса, – задал резонный вопрос хозяин.

– А к ужину и жди. Сполоснусь и приду.

– Ты б поостерегся, водяник у нас иногда балует. Да и вода еще холодная.

– Вода в заводях уже прогревается хорошо. А с водяником вашим как-нибудь поладим, если встретимся.

– Боги да не оставят тебя в трудный час.

Сашка усмехнулся в усы, перебросил вышитый рушник через плечо, направился по деревенской улице в сторону реки, шаркая ногами, обутыми в высокие, выше колен, кожаные поршни, по плотному утоптанному песку, кое-где поросшему ползущим спорышем. Шел, разглядывая, как возле деревенских изб располагались квартировать его бойцы. Услыхав топот ног за спиной, оглянулся. Сотника догонял юный нурман Эйрик, приказом Монзырева взятый Горбылем на воспитание. Запыхавшись, подбежал к Сашке.

– Батька, я с тобой! Можно?

– А чего ж, идем, коли охота поплескаться имеется.

Кивнув головой, немногословный парнишка приноровился к Сашкиному шагу, пошел, сопровождая своего воспитателя, незначительно приотстав от него, левой рукой придерживая саблю у бедра. Местные жители, встреченные по пути, приветливо кланялись, многие приглашали зайти в гости. Уже у большинства изб кипела работа, сельчане и помогающие им дружинники растапливали печи, женщины и девицы носились по хозяйству как заведенные, с радостью принимая свалившихся как снег на голову гостей. Между тем Сашка, сопровождаемый Эйриком, вышел за околицу. Дорога вильнула влево, выводя их к поросшей зарослями и акацией реке, зазмеилась в обе стороны вдоль ее русла. Сашка бросил взгляд на противоположный берег. Река в этих местах была не широкая, не более пятидесяти метров от берега до берега.

– Эйрик, видишь, как рыба в реке играет? Эх, сейчас бы удочку, да вот посидеть в такой теплый, чудесный вечер у речки. Наловить окушков да стерлядки. Ушица была бы знатная, да чтоб казан на костерке. Классно, да?

– Батька, никак проголодался? Рыбного взвара желаешь? Так я мигом к бабке сбегаю, накажу, чтоб сготовила.

– Эх, приземленный ты человек. Я тебе о прекрасном толкую, а ты на бытовой лад переводишь. Однако и правда, беги-ка ты к бабке, скажи, ухи хочу, пусть сварит.