Потом что-то произошло. Сизоносая положила меня прямо на жесткое деревянное сиденье, вскочила и куда-то побежала следом за остальными женщинами. В этот момент у меня в голове неизвестно откуда возникло сперва слово «джипси», а потом его русский перевод — «tsygane» (цыгане). Сто процентов — кроме слов: «Руки вверх! Сдавайся!» — я по-русски ничего не говорил. Однако именно тогда, когда я сумел каким-то образом определить национальность женщин по-английски, мне стало известно и их русское наименование.

«Я» — младенец — несколько минут лежал и орал дурным голосом. Наконец ко мне подошел огромный детина в темно-синей, почти черной шинели с блестящими пуговицами, в черной ушанке с овальной кокардой, перетянутый в талии широким ремнем с портупеей через плечо. Это и был милиционер. Он стал что-то спрашивать у тех, кто был рядом со мной, показывая на меня пальцем в черной кожаной перчатке. Поскольку, как я догадался, никто не мог сказать, чей я ребенок, он поднял меня на руки и куда-то понес. Я продолжал орать, но русский коп только грозил мне пальцем. А пустышку, которую я выплюнул на пол, он подбирать и совать мне в рот, конечно, не стал. Спасибо и на этом.

В конце концов меня принесли в комнату, где стояли шкафы, столы, стулья и висели какие-то картинки с детьми, одетыми в белые рубашки и красные галстуки, а также большой портрет Ленина. Именно тут мне показалось — разумеется, не младенцу, а настоящему Брауну, — что оба дурацких сна — и первый, и второй — есть следствие обучения коммунизму во время подготовки на секретной базе перед десантом на Хайди.

Последним, что я видел во втором дурацком сне, была женщина в темно-синем платье с погонами и черной ушанке с кокардой. Она была большая и толстая. Поговорив с тем полисменом, что притащил меня в ее заведение, она закурила какую-то странную сигарету, набитую табаком лишь на одну треть, пустила облако вонючего дыма прямо мне в нос и начала набирать номер на диске какого-то допотопного эбонитового телефона… И тут я, слава Богу, проснулся.

Проснулся я немного раньше, чем Марсела. Усталость ушла, но голод я ощущал очень сильный. К тому же я отчетливо услышал приближающееся гудение лодочного мотора. В плавках и с автоматом я выскочил из своего песчаного лежбища и, пригибаясь, а затем и ползком добрался до кустов. Отсюда, с наивысшей точки островка, я увидел, как к берегу быстро приближается небольшая надувная моторка. Лодка, видимо, отчалила от того самого судна, которое ночью стояло на якоре и светилось огоньками. Теперь, утром, на чуть рябистой, сверкающей под восходящим солнцем поверхности моря, оно было хорошо различимо. Это была прогулочная яхта. Белая, высокобортная, не менее ста тонн водоизмещением, с маленьким вертолетиком на корме. Такая яхта могла бы сделать честь даже самому здешнему диктатору.

Нашего вертолета я не углядел — то ли его накрыл прилив, то ли его просто отсюда не было видно.

Следом за мной, наскоро замотавшись в уже высохший чехол и вооружившись «узи», появилась и Марсела. Лодка между тем уже сбавила ход и вошла в небольшую песчаную бухточку.

Из лодки на мелководье, смеясь, выпрыгнули две девушки: ослепительная блондинка в темно-красном купальнике и крепко сбитая, очень коротко подстриженная шатенка в голубом. Они вытащили лодку на песок и начали выгружать из нее пакеты, надувные матрасы, походную газовую плитку. Обе деятельно принялись за работу: появился тент, раскладные стулья и столик, а затем мой обострившийся нюх уловил запах свежезаваренного кофе, а также тостов — таких ароматных и так нежно прожаренных… что у меня открылось неукротимое слюнотечение.

— Как есть хочется! — простонала Марсела шепотом. — Ей-Богу, я их убить готова, лишь бы поесть…

— Грех, грех великий, дочь моя, — пробормотал я тоном капеллана Смитсона, которого в свое время затащили в один из сайгонских борделей и, напоив, как свинью, подложили к одной общеизвестной красавице по кличке Бледная

Спирохета. Впрочем, речь шла не о грехе убийства или о грехе прелюбодеяния. Я имел в виду, что ей не пришлось голодать столько, сколько мне, а потому грех жаловаться на голод.

Тем не менее мы с Марселой скрытно переползли на новую позицию и оказались теперь практически над головами у состоятельных путешественниц. Теперь нам было прекрасно слышно все, о чем они говорили.

— Эта телеграмма тебя огорчила, Синди? — намазывая паштетом ломтик хлеба, произнесла стриженая.

— Да, конечно. Мне кажется, что он не вправе заявлять такое. Я не мешаю ему жить так, как вздумается, — ответила блондинка, прихлебывая кофе, — но это не значит, что он может требовать от меня невозможного и заставлять жить так, как хочет он.

— Попробуй паштет, это невероятно вкусно. И вообще, надо поменьше думать о неприятных вещах, Конечно, жаль, что нельзя оставаться здесь вечно, но неужели мало других островов? Уйдем отсюда на Гран-Кальмаро, там прекрасные пляжи и очень уютные отели, ты развеешься, там масса развлечений.

— Мне не нужны никакие развлечения, Мэри. Мне вполне хватает всего здесь: и пляжей, и моря, и развлечений…

Блондинка взяла свою подругу за руку и прижала ладонь к груди. Стриженая как-то уж очень не по-женски обняла Синди и страстно поцеловала в губы. Ни один мужчина-обольститель не сделал бы это лучше ее.

— Мэри… — расслабленно простонала Синди. — Ты чудо! Ты все понимаешь с полувзгляда… Ну разве этот козел может доставить такую радость?!

Марсела рядом со мной едва не прыснула в кулак:

— Это лесбиянки! — ухмыльнулась она. — Бесплатное секс-шоу!

— Спасибо, я догадался. Но держи язык за зубами. Тихо!

Это было сказано шепотом, но, как видно, какие-то отзвуки долетели до ушей этих извращенок.

— За нами никто не подсматривает? — встрепенулась Синди. — Я, кажется, слышала шепот. Мэри прислушалась и повертела головой.

— Нет, по-моему, тихо. Кому тут быть в такую рань?

Как видно, следом за поцелуем должно было последовать еще более интересное, но на свою беду девицы выдали одну очень важную тайну, которая резко изменила ход дальнейших событий.

— Но может быть, кто-то с моря подсматривает! — упорствовала стеснительная Синди.

— Кто? — с явным раздражением проговорила Мэри, указывая на океан. — Смотри: только наша яхта, а с нее подсматривать некому.

Вот это и была та самая тайна, узнав которую я понял, что сейчас любой ценой позавтракаю… Нет, завтракать с лесбиянками я не собирался — до этого еще не дошло, — но вот поживиться с их стола я был очень заинтересован.

— Руки вверх! — я спрыгнул с кучи песка и наставил на обеих свой грозный «Калашников». Следом за мной съехала замотанная в тряпки Марсела.

Визг был такой, что я едва удержался, чтобы не прекратить его автоматной очередью, но ограничился тем, что один раз выстрелил в воздух. Это была заодно и проверка, нет ли кого-нибудь поблизости, в частности, на яхте. Но там никаких движений не последовало, а девицы, убедившись, что автомат стреляет, визжать перестали. И руки подняли, не поленились. Оружия у них не было, и я не стал приказывать Марселе проверить, не спрятан ли пистолет у кого-нибудь в трусиках.