и мне на мгновение захотелось, чтобы он оказался тут, рядом со мной. Захотелось знать, как он изменился за все те годы, что мы не виделись. Думает ли он иногда обо мне, как я о нем. И вообще, жив ли он.

– Знаешь… – заговорил Патрик и тут же замолчал.

– Что?

– Нет. Ничего.

– Говори, – не отставал я.

– Нет, я просто хотел сказать… Всем известно, что евреи подверглись геноциду, но мало кто знает, что геи тоже через него прошли, и это поражает еще сильнее. Все вечно говорят о Холокосте и никогда – о том, что делали нацисты с геями. Все знают, сколько евреев погибло в газовых камерах, но никому не известно, скольких геев вывезли и убили. Все знают, что такое Хрустальная ночь, но мало кто слышал о Ночи длинных ножей. И неважно, что евреев пострадало больше… Просто у меня эти двойные стандарты в голове не умещаются…

Я некоторое время молчал, потому что даже если бы мне и хотелось возразить, то я не знал что. Я никогда не слышал ничего подобного тому, что высказал Патрик. Его слова были жесткими, колкими, может немного преувеличенными, но, без сомнений, справедливыми.

Мой айфон зазвонил. Я глянул на экран: неизвестный номер (США).

– Алло?

– Эзра Крамер?

– Да, это я. С кем я разговариваю?

– Меня зовут Джуди Онейл, я работаю в «Нью-Йорк Таймс». Один мой коллега говорит, что вы сейчас в Манаме. Это так?

– Да.

– Мы уже два дня пытаемся отправить в Бахрейн нашего репортера снимать протесты, но правительство отказало ему в визе. Я только что говорила с «Уолл Стрит Джорнал», их корреспонденту тоже визы не дали. Как вам удалось ее получить?

– Я тут по заданию «Доуп». Мы подавали документы три недели назад, и визы нам выдали сразу.

– «Доуп»? Да как это вообще возможно? То есть вас они пускают, а нас нет?

Я почувствовал раздражение Джуди Онейл на другом конце провода. Это презрительное деление на «вас» и «нас» меня рассердило. Я улыбнулся при мысли, что сейчас выбешу ее еще сильнее.

– Видите ли, так уж вышло, что мы приехали сюда для съемки, которой местные власти очень рады. А вы хотите снимать про демократические митинги. Поэтому вас и не пускают.

Я отключил телефон, прежде чем она успела мне перезвонить, выпроводил Патрика в соседний номер и уснул, представляя, как приятно будет завтра работать со Сьеррой Хаджар.

С пустынной полосы вдоль моря были видны одновременно и Мухаррак, и две башни Всемирного торгового центра. Бескрайнее пространство, такое пыльное, что мы с непривычки кашляли безостановочно. В это утро Яссим выглядел напряженным: на смену вчерашним расслабленности и улыбке пришел мрачный отстраненный взгляд.

Сьерра Хаджар вышла из машины в одном из платьев, созданных специально для съемки легендарным Кином Савашем. Это было платье-хиджаб из стразов «Сваровски», сделанных под бриллианты и аквамарины. Наряд оставлял мало пространства воображению, создавая на изгибистом теле Сьерры чарующий эффект – при беглом взгляде казалось, что платье полностью закрывает тело, но это было не так. Невероятная чувственность исходила от дерзкого сочетания коктейльного платья и чадры, его окружал ореол тайны, а еще было ясно, что в зазорах между кристаллами проглядывает обнаженная кожа.

На снимках я показал резкий контраст между элегантностью Сьерры и пустыней, между пыльной землей и футуристическим фоном, на котором выделялись манамские небоскребы.

Ни один предмет одежды еще не вызывал у меня таких эмоций; работая с Вивианой, все эти модные дела я находил нелепыми. Зато теперь мы воплощали идею, преодолевали ограничения, наложенные страной, где находились, заявляли о своей позиции.

Когда Сьерра переодевалась в машине для второй части съемки, а Патрик укладывал ей волосы – теперь предстояла сессия с непокрытой головой – к нам с серьезным лицом подошел Яссим.

– Эзра, у нас проблема, – сказал он.

– Что такое?

– Митинг на Жемчужной площади разрастается. Правительство приказало вернуть вас в гостиницу.

– Но мы еще не закончили.

– Знаю, но протест может перестать быть мирным, а для меня крайне важно, чтобы вы были в безопасности. Если властям удастся усмирить толпу, продолжите снимать завтра с утра. Но позавчера вечером был один убитый, а вчера – еще один. Мы не можем рисковать. Сейчас вы должны находиться в отеле, там вам ничто не угрожает.

Патрик услышал наш разговор и подошел.

– Зарубежная пресса пишет, что протест мирный. Откуда взялось двое погибших?

– Я не уполномочен разглашать какую‐либо информацию. Я отвечаю только за вашу безопасность. Садитесь в машину.

Мы собрали зонты и сложили привезенные с собой складные стулья, погрузили все в просторный багажник, сели в машину и поехали в гостиницу. За те пять минут, что длилась поездка, мы не увидели никаких демонстраций, город казался пустым, сюрреалистичным, словно после апокалипсиса. Сьерра и Лиза были напряжены; Патрик сосредоточенно глядел в окно; я же уставился на Яссима, который сидел со стиснутыми зубами. В его глазах читалась сильная тревога.

В гостинице Яссим сказал, чтобы мы ни в коем случае никуда не выходили. Все собрались у меня в номере.

– Ну и что нам теперь делать? – спросила Лиза.

– Он сказал, если протестующие успокоятся, завтра можно будет продолжить. Но мне кажется, такие вещи за несколько часов не заканчиваются, – заговорил Патрик. – Эзра, может, лучше позвонить в «Доуп»?

Я, ни слова не говоря, кивнул и набрал номер редактора. В Нью-Йорке была глубокая ночь, но он ответил сразу. Я обрисовал ему ситуацию, в которой мы очутились. Редактор сказал оставаться в отеле, как велел Яссим, и выждать день, посмотреть, как будут развиваться события.

– Фото на обложку у нас уже есть. А вот материала для фотосессии не хватает.

– Завтра обсудим, – сказал он и повесил трубку.

Весь день мы смотрели новости на «Аль-Джазире» и «Си-эн-эн». Нам хотелось следить за протестами в твиттере в режиме реального времени, но арабского никто из нас не знал, и, судя по всему, на Жемчужной площади не было ни единого иностранного журналиста. В репортажах показывали тысячи протестующих, собравшихся вокруг ротонды, в центре которой стояла знаменитая скульптура-жемчужина.

Ближе к шести вечера, когда солнце уже начало опускаться, пришел мейл от редактора «Рейтерс».

Ваш контакт мне дала Джуди Онейл. Нам срочно нужен фотограф в Манаме. Насколько мы знаем, вы сейчас там. Будем очень благодарны, если сможете отправить несколько фотографий протестов на Жемчужной площади. Учитывая исключительные обстоятельства, готовы предложить вам очень хорошую оплату.

Я обвел взглядом троих людей, сидящих в номере: Лиза, Сьерра и Патрик не сводили глаз с телевизора. Я снова глянул на экран айфона. Яссим сказал никуда не выходить из отеля. Но там, снаружи, люди во весь голос требовали, чтобы правительство дало им больше прав, а иностранных журналистов выгнали из страны.