– Мой милый, церковь – не лавочка. Храм всегда открыт, в нем найдется место и для тебя.

– Слышь, дамочка, сама уйдешь или тебя под жопу пнуть? – все тем же вежливым тоном осведомился церковный цербер.

– Хам! – взвизгнула дамочка и растерянно огляделась. Никто не спешил на помощь. Пришлось повернуться и направиться в сторону Уршулинштрассе, обиженно выпятив зад.

Второй охранник обретался у входа в церковную ризницу со стороны гимназического сада. Дверь внезапно распахнулась, на пороге показались Мок и священник, пожимающие друг другу руки.

И вот Мок уже стоит рядом с охранником.

– Никого? – спрашивает он.

– Никого, – слышится в ответ.

– Дукш у главного входа. Передай ему, он свободен. Сам тоже можешь идти.

По узкому переулку Мок вышел на Бургштрассе. Сторож закрыл за ним ворота. Здание гимназии осталось позади, прямо перед глазами за заборчиком нес свои мутные воды Одер. Мок постоял, посмотрел на Бургштрассе, потом перешел улицу, одним глазом глядя на реку, другим – на прохожих. У входа на Песочный мост опять остановился, оперся о тумбу для объявлений, всю залепленную рекламой сеансов бесконтактной телепатии Ло Киттая, и простоял так в неподвижности минут двадцать. Толпа на оживленной Бургштрассе текла мимо, а Мок все стоял и рассматривал улицу. Внезапно он сорвался с места, быстро прошел по Песочному мосту, миновал несколько домов, водяную мельницу «Феникс» и очутился на острове Белильщиков. Его окружила толпа гимназистов, пытающихся в табачном дыму обрести утешение и убедить себя, что они и вправду знают уравнение эллипса и функции латинского конъюнктива. Даже не взглянув на них, Мок пронесся мимо спиртзавода Хеннига и вбежал на деревянный мостик, ведущий на Маттиасштрассе. За его спиной сразу выросли двое полицейских в мундирах, преградив своими могучими телами вход на мостик. Теперь никто не смог бы вслед за Моком перейти на другую сторону реки. Мок проскочил мостик – даже доски под ногами загудели – и оказался на широком прибрежном бульваре. У тротуара стоял большой «хорьх». Мок вскочил в машину, запустил двигатель и резко сорвался с места, направляясь в сторону пивоварни Шультхайс.

Наконец-то у него появилась уверенность, что за ним никто не следит.

Капюшон у Френцеля с головы сняли. Дворник глубоко вздохнул и огляделся. Он сидел на табурете (больше никакой мебели не было) в каком-то полукруглом помещении с кирпичными неоштукатуренными стенами и двумя окошками. Близорукие глаза выхватили из полумрака два предмета; первый Френцель поначалу принял за платяной шкаф (выходит, кое-какая мебель все же имелась!), а второй – за небольшой буфет. Немного погодя шкаф обрел очертания человека, остановившего меткий удар метлой, а буфет превратился в невысокого возницу, того самого, что справлял малую нужду у него во дворе. Дворник вынул из кармана часы. Стрелки показывали, а ноющая спина подтверждала, что поездка в трясущемся фургоне и одиссея по неисчислимым ступенькам заняли без малого два часа. Френцель поднялся, потянулся и робко двинулся к окну. «Шкаф» моментально зашевелился. Дворник замер.

– Пусть поглядит на панораму города, – негромко произнес «буфет» и произвел рукой какие-то движения.

Когда Френцель приблизился к окну, у него даже дух захватило. Оранжевые солнечные лучи четко высвечивали контуры приземистой церкви Иоанна Крестителя на Гогенцоллернштрассе, легко скользили по прихотливым формам почтамта и дворца Ювентус, оставляя в мягкой тени солидные здания в стиле модерн, венком прильнувшие к Кайзер-Вильгельм-плац. Немного дальше вздымался храм Св. Карло Борромео,[49]а за ним простирались рабочие кварталы Габица. Френцель хотел было взглянуть на густо поросшие деревьями кладбища за Лоэштрассе, но в комнате послышался еще один голос, отрывистый и хриплый. Обернувшись, дворник разглядел хорошо сложенного мужчину в светлом сюртуке и шляпе. Под распростертыми крыльями ослепительно белого воротничка бугрился узел шелкового галстука, черноту которого рассекали бордовые молнии. Картину дополняли начищенные до блеска ботинки. Или пастор, которого повело на блядки, или бандит, подумал Френцель.

Хриплый голос щеголя развеял сомнения Френцеля:

– Я из полиции. Почему я тебя допрашиваю здесь? Объясняю: не твое дело. Не спрашивай ни о чем. Только отвечай на вопросы. Идет?

– Слушаюсь, – по-военному четко отреагировал отставной фельдфебель.

– Стой на свету, чтобы я мог тебя как следует разглядеть.

Полицейский расстегнул сюртук и снял шляпу. Его обширная грудная клетка сливалась в одну глыбу с животом. Начавшие расплываться черты лица свидетельствовали о грядущей полноте.

– Фамилия?

– Эрих Френцель.

– Профессия?

– Дворник.

– Место работы?

– Двор на Гартенштрассе за мебельным магазином Хирша.

– Знаешь их? – щеголь сунул под нос Френцелю фотографию.

– Да, да, – кивал Френцель, всматриваясь в застывшие в трупном окоченении лица «четырех матросов». – Черт, так вот почему их уже неделю не видно. Что ж, к тому и шло…

– Кто были эти люди? Фамилии?

– Их настоящих фамилий я не знаю. Они жили во флигеле. Гартенштрассе, сорок шесть, квартира двадцать. На самом верху. Самая дешевая квартира.

– То есть как не знаешь фамилий? Они ведь должны были зарегистрироваться. У кого? У домовладельца? Кто домовладелец? – Вопросы ливнем обрушились на Френцеля.

– Домохозяин – герр Розенталь, Карлштрассе, двадцать восемь. В этом доме я его правая рука. Квартира стояла пустая, из-за чего герр Розенталь очень расстраивался. В июне явились эти четверо. Настоящие бродяги – как и все демобилизованные после войны. Под хмельком; судя по виду – без гроша за душой. Я им говорю: свободных квартир, мол, нету. Они давай упрашивать. Один показал деньги и говорит: «Папаша, эта точка нам подходит. Мы тут займемся своими делами и будем тебе регулярно платить». Примерно так выразился. Я согласился. Герр Розенталь мне платил процент за каждого нового жильца.

– А фамилии ты спросил?

– Спросил. И они ответили: Иоганн Шмидт, Фридрих Шмидт, Алоиз Шмидт и Гельмут Шмидт. Я записал. Мы братья, говорят. Вряд ли, уж очень не похожи они были друг на друга. Я знаю жизнь, герр комиссар. Мало ли таких после войны? Воруют, бродяжничают, бездельничают… Настоящую фамилию таким лучше скрыть…

– И ради пары пфеннигов ты прописал неизвестно кого? А если бы они оказались бандитами?

– Имей я костюм как у вас, я бы никого за деньги не прописывал… – пробормотал Френцель и сам испугался своей дерзости.

– Платили регулярно? – Допрашивающий не обратил ни малейшего внимания на замечание дворника.