— А это важно?

— О да! — с каким-то удивительным жаром сказал он.

Вторым экзаменом было Зельеварение.

Как я вычитала в своих книжках, оно проходило очень просто и незавидно для фамильяров. Потому что нас, условных зверюшек, на нём травили. После чего хозяева всматривались в наши грустные — или же волшебным образом преобразившиеся — рожи, ставили диагноз и бежали за ингредиентами. Варили, парили, накачивали нас эликсирами — и надеялись, что всё сделали правильно.

Признаться, вначале я думала, что мы это легко сдадим: я же человек, эй. Говорящий! Я смогу вести репортаж о своих ощущениях и тем самым помочь Эдинброгу разобраться с симптомами куда быстрее, чем какая-нибудь там альпака, которая будет лишь грустно моргать вне зависимости от того, наполнили ли ей желудок бабочками или отключили почки.

Но оказалось, что в правилах экзамена существует сноска очень мелким текстом, которую я радостно и весьма безмятежно проигнорировала. Сноска гласила: в случае, если фамильяр мага — «обладатель сознания, функционирующего на уровне человеческого» (ну и формулировка!) или представитель одной из разумных рас, то в начале экзамена проводится жеребьёвка и травят либо фамильяра, либо самого колдуна…

— А я твоей памяти не доверяю, — объяснял Эдинброг во время ужина.

Ужинали мы в Сироппинге. Столики, накрытые очаровательными клетчатыми скатертями, традиционно стояли прямо на улице, под ветвями магнолий, на которых таинственно и пожароопасно мерцали свечи, усиливающие и без того романтично-курортную атмосферу волшебной деревушки.

— Так что мы с тобой идём на охоту за печальными колокольчиками — это цветы, что расцветают только под полной луной. Съешь один — и на несколько часов твоя память станет идеальной. Ты вспомнишь вообще всё, что когда бы то ни было видела или слышала в своей жизни. Каждую букву, каждую цифру. Студентам такое принимать запрещено, а вот фамильяру — можно.

Мне понравилась идея ненадолго стать героем фильма «Области тьмы». Может, если мы быстренько сдадим экзамен, я успею ещё и создать какой-нибудь гениальный проект? Написать суперкнигу? Провести суперисследование? Или просто вспомнить — в деталях и с удовольствием — самые приятные мгновения своей жизни? Хотя последнее может привести к ужасному разочарованию… Память — сильнейший из фильтров реальности. Но настроен он у всех по-разному, в соответствии с темпераментом: у кого-то на хорошее, у кого-то — на плохое. Лично я оптимистка, а значит, в реальности моё прошлое могло быть гораздо хуже, чем мне запомнилось.

В общем, поев и одевшись потеплее, мы с Артуром отправились искать печальные колокольчики.

Мы тихонько покинули территорию университета и углубились в так называемые полые холмы. Там всё заросло какими-то штуками типа камышей — только нежно-сиреневыми и светящимися. В земле иногда попадались огромные норы, в которые легко мог бы влезть человек. Артур велел мне не подходить к ним: в большинстве обитали гигантские змеи. Я подавилась, тотчас прикинув их диаметр.

— Но это меньшая из наших проблем, — продолжил Артур. — Куда хуже то, что в других норах находятся подземные ходы в царство фейри. И вот это беда. Они могут забрать нас к себе в подземелья.

— И мы будем танцевать на балу короля фей, а когда вернёмся, поймём, что прошло сто лет? — попробовала угадать я, опираясь на земной фольклор.

Артур посмотрел на меня странно.

— Вовсе нет. Мы вообще не вернёмся: фейри выпотрошат нас и сделают чучела для подземного мира.

Я так резко побледнела, что Эдинброг тут же взял меня за руку. Больше тему фейри мы не поднимали.

* * *

Мы устроились загорать под луной, как двое сумасшедших. Потому что оказалось, что у печальных колокольчиков есть встроенный датчик движения. Они как макаронины втягиваются в землю, а то и вовсе не вырастают, если рядом кто-то топает.

— Даже если топает на цыпочках! — убеждал меня Эдинброг.

Итак, мы легли. На животы. Бок о бок. Оперев подбородки на локти и стараясь не шевелиться.

Кругом шумели, постукивали и мягко мерцали га-лианские камыши. В воздухе над нами носились ночные стрекозы — пронзительно зелёные и сияющие.

Говорить было тоже нельзя, поэтому я лежала и думала о чём попало, вслушивалась в мерное дыхание Эдинброга. А ещё немного расстраивалась: он не похвалил мою тигрицу! Он вообще ничего не сказал о моём превращении на экзамене! Как так? Может, ему не понравилось? Или я смутила его? Или он хотел от меня больше экшена? А вдруг у него вообще амнезия? Непонятно…

И в этот момент у меня прямо под носом пророс туманный цветок. Действительно, колокольчик. Нежно-розовый и очень грустный, опустивший голову едва ли не до земли. Я тревожно скосила глаза на Артура: как его ловить? Артур со значением моргнул. Это можно было интерпретировать как угодно. Я решила, это значит: я сам разберусь, отдыхай.

Эдинброг принялся медленно, по сантиметру в три секунды, продвигаться вперёд. Когда их разделяло уже всего ничего, Артур вдруг выкрикнул заклятье и бросился на цветок, как кошка. Тот попробовал улепетнуть, втянувшись в землю, но Артур тотчас заморозил её своим колдовством.

Тогда цветок, ничтоже сумняшеся, сам себя оторвал от корней (ничоси!!) и стремительно полетел мимо меня вбок, явно намереваясь нырнуть в почву чуть дальше, за пределами ледяного участка. Но Эдинброг оказался быстрее: кинулся вперёд и схлопнул его в ладонях, сопроводив очередным заклинанием.

Правда, для этого Артуру пришлось напрыгнуть на меня — откатиться я успела ровно на полоборота и теперь тихонечко сипела под его весом.

— Поймал? — проворчала я глухо.

Мой нос был расплющен о его грудь. Артур осторожно приподнялся на локтях, чуть сполз в обратном направлении и триумфально потряс кулаком:

— Поймал!

Ох уж эти его фантастические глаза — то ли мёд, то ли кофе, то ли коньяк… Я снова зависла, глядя в них. Моргай, Артур. Пожалуйста, моргай, я так не люблю гипноз.

Но он тоже выпал куда-то из привычной обоймы времени. Задорная улыбка победителя на его лице сменилась каким-то задумчивым выражением, немного грустным, немного мечтательным, как бы размышляющим: пора? Не пора?

«Пора», — подумала я. И он, словно услышав мои мысли, потянулся ко мне.

Танцевал ночной ветер, шумел камыш, в кулаке Эдинброга туманный колокольчик превращался в волшебные лепестки.

Ближе, ещё ближе.

Я замерла, когда Артур слегка — почти невесомо — коснулся моих губ своими, тёплыми, пахнущими цветочной пыльцой и кофе.

Не успела я так же осторожно ответить, как он проскользил губами вдоль моей щеки, отмечая свой путь пунктиром легчайших, трепетных касаний, от которых всё внутри у меня замирало и